«Белый исход». Историк о том, как уходила Русская армия и «краснел» Крым
В интервью «АиФ» специалист по периоду гражданской войны Вячеслав Зарубин рассказал о событиях ноября 1920 года, когда Белая армия во главе с Врангелем, отплывая от берегов Крыма, навсегда покидала свою страну.
Ялта стала Красноармейском
Наталья Дремова, «АиФ-Крым»: В советских фильмах о Гражданской войне эвакуацию Белой армии показывают как какой-то хаос, суету, панику. А как было на самом деле?
Вячеслав Зарубин: Эвакуация Врангелем была хорошо организована: все, кто хотел уехать, уехал. Были, конечно, свои нюансы с посадкой на корабли, кто-то себя не находил в списках, кто-то в последнюю минуту решил отправиться. Кто-то рассчитывал, что поплывёт в лучших условиях — а суда были переполнены, брали практически всех. Но в целом в тех условиях, при наступлении Красной Армии, всё прошло неплохо. Корабли были подготовлены заранее, их сконцентрировали в портах, было намечено, куда отходить воинским частям, где собираться населению. А идеальных эвакуаций, наверное, не бывает в принципе.— То есть, до прихода красных корабли уже ушли?— Да, эвакуация проходила несколько дней из разных портов Крыма, все корабли успели уйти. Последним городом, взятым Красной Армией, была Ялта — не потому, что белые ушли, и не надо было за неё биться — просто почему-то туда красноармейцы позже всего добрели. Кстати, в честь этого события, окончательной победы в Крыму, Ялту переименовали в Красноармейск, это имя город носил чуть больше полугода.— Сама дорога из Крыма обошлась без больших людских потерь?— Повторюсь, что скученность была, корабли шли перегруженными, но в пути они находились недолго: сколько там до Турции ходу — пара дней. Да и время года не способствовало вспышкам болезней вроде тифа или дизентерии. До места назначения дошли все корабли — кроме одного. Судьба миноносца «Живой» вроде бы опровергает само название судна — он бесследно исчез в штормовом море вместе с экипажем и пассажирами. О его пропаже узнали уже в порту назначения: радиосвязи на этом корабле не было, «Живого» буксировали, и когда трос лопнул, судно просто оставили. Спасательные суда на месте вероятного крушения никого и ничего не обнаружили.
— Были ли шансы у тех, кто уплывал из Крыма, более-менее удачно устроиться за границей?— Прежде всего, были они у людей, имевших востребованные профессии — хорошие слесари и плотники везде нужны. Не только же офицеры Крым покидали, а самые разные люди. У кого-то, может быть, были капиталы, сбережения в иностранных банках или недвижимость за границей, кто-то с собой мог вывезти ценности — им, конечно, было полегче. Но основной массе эвакуированных в чужих странах пришлось несладко.Между прочим, некоторые добрались даже до Латинской Америки, где неплохо устроились. Так, русские послужили в Парагвае, куда попали незадолго до военных действий (в 1922-м Боливия напала на эту страну — ред.). До сих пор в Парагвае уважают русских, вспоминая, что именно их военный опыт оказался бесценным, и воевали они бесстрашно. А знаменитый архитектор Николай Краснов, построивший не один шедевр в Крыму, включая Ливадийский дворец? Он оказался востребован в Сербии, построил часть Белграда.
— Был ли у Врангеля хоть какой-то шанс договориться с правительством Советской республики?— Думаю, нет. Красные имели полнейшее превосходство, многократное преимущество, они в любом случае взяли бы Крым. У Врангеля и ресурсы незначительные были, и обещанной помощи от союзников он не получил. Не было всего: топлива, продуктов — слишком много тут было воинских частей, которые надо было содержать… Победа Красной Армии была предопределена, у «острова Крым» в духе писателя Василия Аксёнова не было ни единого шанса возникнуть.— Что могло повлиять на дату взятия Крыма: могло ли это случиться раньше или позже?— Сопротивляться далее полуостров не мог. Ну, может, месяц-другой — и всё равно до него добрались бы красные. Война с Польшей закончилась, появилась возможность сюда перебросить дополнительные части Красной Армии. А Врангель — заперт в Крыму, хотя было время, когда белые выходили с полуострова, была занята Северная Таврия. В теории, Крым мог бы быть взят в конце 1919 года, но тогда очень неплохо показал себя генерал Слащев, сумев толково организовать оборону, а там началась война с Польшей — отсюда и успехи Врангеля, наступления его войск. Но на большее не хватило ни сил, ни возможностей.— А какую роль сыграли «зелёные» при взятии Крыма?— Имя Алексея Мокроусова, командира повстанческой армии, на полуострове хорошо известно. Был первый командир этой армии — Бабахан, его имя оказалось затёрто, почти забыто. Там была некрасивая история, связанна с клеветой на него, доносами. Он был отодвинут в сторону, а позже репрессирован. А вот ещё два громких имени, связанных с красно-зелёным движением Крыма: Иван Папанин, позже прославившийся как полярник и Всеволод Вишневский, известный драматург.Эти отряды сыграли свою роль, но не так, как сегодня зачастую пишут, возводя их чуть ли не в ранг освободителей Крыма. Там всей повстанческой армии было человек пятьсот, а перед исходом Русской Армии, может, больше. Кстати, туда шли крымские татары, были даже намечены контакты между большевиками и татарской партией «Милли Фирка». Крымские татары не доверяли Врангелю, несмотря на все попытки как-то найти общий язык.
— Почему?— Они видели во Врангеле человека, который пытается возродить прежнюю Россию. Хотя Врангель был реформатор, и если бы у него получилось «склеить» страну, он не стал бы этого делать. Будучи монархистом, он не стремился возрождать монархию, прекрасно понимая ситуацию. Все его реформы были шагами вперёд: и аграрная, и земская, и языковая. Ведь именно он пошёл на то, что фактически дал статус украинскому языку в тех частях Северной Таврии, где находились его войска. Он вёл переговоры с представителями украинского национального движения, был готов даже дружить с Махно. Врангель был политик, в отличие от своего предшественника Антона Деникина — служаки, грамотного офицера, но без готовности договариваться и что-то менять.
Те, кто остались
— После эвакуации войск Русской Армии осталось много солдат, офицеров, их родственников — людей, которые не посчитали нужным покинуть Крым. Почему со многими из них победители обошлись так жестоко?— Ответственными за развернувшийся красный террор делают Бела Куна и Землячку (Розалия Самойлова, революционерка, советский партийный и государственный деятель — ред.). Но не они были организаторами. Думаю, директива исходила из Москвы, а они являлись винтиками в этой огромной машине, исполнителями. И утверждения, что Землячка лично кого-то расстреливала из пулемёта, не более чем сказки. Хотя человеком она была достаточно суровым, не даром же получила псевдоним «Демон». Бела Кун прошёл Венгерскую народную республику, знал, что такое белый террор, который там оказался намного страшнее красного, и сантиментов в отношении бывших врагов не питал. Но они не были главными. Да, они наворотили дел, но в Крыму были недолго и далеко не единственными, кто участвовал в красном терроре.
На 126 судах было вывезено 145 693 человека, не считая команд. До 15 тысяч казаков, 12 тысяч офицеров, 4–5 тысяч солдат регулярных частей, более 30 тысяч офицеров и чиновников тыловых частей, 10 тысяч юнкеров и до 60 тысяч гражданских лиц, в большинстве своем семей офицеров и чиновников было эвакуировано. 52,1 тысячи солдат и офицеров Русской армии были взяты в плен войсками Южного фронта за время боевых действий 28 октября-16 ноября.
— А кто был заинтересован в этом?— Непосредственно расправами занимались всякого рода многочисленные армейские особисты, наводнившие Крым. Огромное количество разных спецслужб и отделов не могло не дать соответствующего результата: раз эти люди сюда вошли, они должны были продемонстрировать работу.И, на мой взгляд, не совсем верно воспринимается фигура Михаила Фрунзе. Рисуют его эдаким либералом: мол, пытался объявить амнистию для тех, кто служил в Русской Армии, даже от Ленина получил за мягкотелость. Не был он мягким, как раз все эти спецотделы находились в Южном фронте, которым он командовал, в его войсках. Известно ведь, что он отдавал приказы о расправе над махновцами, которые были союзниками, участвовавшими в штурме Перекопа. Отсюда, из Крыма, вырваться смогли немногие. А потом руки дошли до остальных, не только офицеров. Под эту «раздачу» попасть мог, кто угодно. Да хоть гражданские чиновники. Как, скажем, Чоглоков — редактор «Таврических ведомостей», сугубо официозной газеты. Публиковала она постановления и распоряжения. Бывшие министры второго крымского краевого правительства Барт и Стевен: интеллигентные люди, которые были неплохи на своих постах и могли бы послужить Советской власти. А в чём виноваты были рабочие, которые строили железнодорожную ветку к Бешуйским копям — единственному в Крыму месторождению угля? Их вообще при Врангеле мобилизовали на это строительство. А при Советской власти расстреляли. Размаху и жестокости ужаснулись и местные коммунисты, и, позже, Москва.— Количество жертв называется чудовищное…— Хочу сказать, что при всём этом кошмаре цифра в сто тысяч пострадавших не соответствует действительности. Хотя списки жертв толком ещё не отработаны, их было намного меньше. И массовых захоронений того времени в Крыму так и не нашли. А, например, в период оккупации 1941-1944 годов у немцев было горячее желание их отыскать, чтобы использовать в пропагандистских целях. Тогда даже в газетах публиковали объявления: мол, кто знает о таких местах, сообщите… И — ничего. Выводы из этого такие: во-первых, есть свидетельства о том, что родным разрешали забирать тела казнённых — поэтому большинство жертв упокоились на кладбищах. Во-вторых, всё-таки это были даже не десятки тысяч расстрелянных и замученных. Никоим образом это не оправдывает тех, кто это творил, тем более, что все, кто остались в Крыму готовы были лояльно относиться к новому режиму.
— После ухода Русской Армии и тысяч гражданских Крым остался без специалистов, рабочих рук — насколько это ухудшило ситуацию на полуострове?— Крым остался в разрухе и развале. Он остался без всего. Помните эпизод из фильма Никиты Михалкова «Солнечный удар», когда пленных белых топили на барже? Да не было в Крыму барж, чтобы кого-то на них топить! С Врангелем ушло всё, что могло держаться на воде. И большевики не использовали бы никогда даже самую раздолбанную баржу для таких целей — исключительно из практических соображений. А дальше для Крыма наступили очень тяжёлые времена: армию надо было кормить, продовольствие уходило туда, а потом начались морозы и засухи — и в 1921 году на полуострове царил чудовищный голод, выкашивающий население. А банды! В условиях вот такой нестабильности для них было самое раздолье, бандитизм стал массовым. Крым лихорадило до 1923 года, пока с продовольствием не стало полегче.— В Крыму не перестают обсуждать памятник Примирению (по задумке авторов идеи, он должен примирить белых и красных — ред.). Как относитесь к этой идее?— Я не против самого памятника. Но многие такие идеи не могут быть реализованы сверху — иначе встречают отторжение. Не представляю на подобном памятнике красного и белого офицеров, пожимающих друг другу руки. А вот о том, чтобы как-то символически изобразить это примирение, может — скорбь, сожаление, стоит подумать. И ещё грамотно сделать, и объяснить самим крымчанам смысл такого памятника. А я думаю, что было бы хорошо и Пётру Николаевичу Врангелю в Крыму поставить памятник, или хотя бы установить мемориальную доску.
Русские белые эмигранты — кто они?
А я стою один меж них
В ужасном пламени и дыме,
И всеми силами своими
Молюсь за тех и за других.
М. Волошин
1919 год.
Весной Красная армия начала наступление на Крым. 4 апреля были взяты Перекоп и Армянск. Армия Деникина стала отступать в сторону Керчи. 11 апреля части большевиков вошли в Симферополь. 20 апреля в Севастополе демонстрация сторонников большевизма была расстреляна греческим отрядом. 23 апреля английские и французские войска покинули на кораблях Севастополь. К маю в Крыму установилась Советская власть.
В конце июня деникинцы при поддержке англо-французских войск вторично захватили Крым, свергнув Советскую власть, просуществовавшую там 75 дней. Как писал Деникин: «Состав вооруженных сил Юга с мая по октябрь (1919 г.) возрастал последовательно от 64 тыс. до 150 тыс. Таков был результат нашего широкого наступления. Только при таком условии мы имели возможность продолжать борьбу». После установления Деникиным прямого военного правления на территории Крыма, Особое отделение контрразведки организовала волну арестов.
1920 год.
Для поднятия боевого духа солдат и офицеров, а также авторитета и статуса церкви 30 апреля 1920 года по рекомендации епископа Вениамина в армии Врангеля был учрежден орден «Святого Николая чудотворца». Армейские священники награждались наперстным золотым крестом на Георгиевской ленте. Церковное управление в Крыму при Врангеле возглавлял архиепископ Дмитрий. Балаклавский Георгиевский монастырь выполнял функции флотского военно-морского монастыря. К обители были приписаны монахи, служившие на кораблях.
В октябре деникинская армия, окруженная превосходящими силами противника, имея за собой дезорганизованный рейдом конницы Буденного тыл, оставив слабые заслоны на севере, отступила в Крым. Отступление по своей спешности носило все признаки катастрофы и сопровождалось большими потерями в людях, запасах и снаряжении. На Перекоп, к Чонгару и Сивашу армия пришла в состоянии моральной и материальной дезорганизации. «Неприступные позиции» у Перекопа на деле оказались без надежных бетонных укрытий, без помещений для гарнизона, без наблюдательных пунктов, без ходов сообщений, без связи и серьезных искусственных препятствий. Ко всему этому неожиданно ударили небывалые для Крыма морозы. Температура упала до — 20 градусов. В результате Сиваш замерз. Штурм Перекопа Красной армией начался 7 ноября. Уже 8-го войска перешли Сиваш, а 11 числа захватили Чонгар.
Для защиты Крыма Врангель имел армию, общей численностью 320 000 чел. При этом на фронте было сосредоточено всего 45 000 чел. (5 дивизий). Остальные представляли собой «раздутый» тыл. Красная армия, для взятия Крыма располагала 28 дивизиями.
Эвакуация.
Перед эвакуацией Крыма генерал Врангель открыто объявил всем, оставляющим пределы Отечества, о невозможности рассчитывать на чью-либо помощь на чужбине, предлагая каждому свободно решить свою судьбу. Из Стамбула в срочном порядке были затребованы в Севастополь французские транспорты и частные пароходы Русского Общества Пароходства и Торговли и Российского Транспортного Общества. В среду вечером, 10 ноября Врангель подписал приказ об эвакуации. Французский флот, в ночь на 11 ноября получил указание отправиться к берегам Севастополя, чтобы прикрывать эвакуацию. По распоряжению Врангеля в первую очередь грузились раненые и семьи военнослужащих. Для эвакуации воинских частей, сдерживающих наступление Красной армии, были подготовлены транспорты, рассчитанные на 30 тыс. человек.
К 19 ноября 1920 года из Крыма в Стамбул вышли 126 судов русского военного и торгового флота, имея на борту 145 693 человека: 15 тыс. казаков, 12 тыс. офицеров, 4−5 тыс. солдат регулярной армии, более 30 тыс. офицеров и чиновников тыловых частей, 10 тыс. юнкеров и до 60 тыс. гражданского населения, в большинстве своем семей офицеров и чиновников. Крым покинула и большая часть духовенства во главе с епископом Вениамином. Архиепископ Таврический и Симферопольский Дмитрий остался в Крыму.
Из доклада Врангеля: «В общем, мною вывезено до 130 000 человек, из которых 70 000 войска (30 000 бойцов и 40 000 обслуживающих тыл) и 7 000 раненных; остальное — гражданское население». Из флота юга России ушли все суда, которые смогли держаться на воде: 66 вымпелов русской эскадры (18 боевых судов, 26 транспортов и 22 мелких судна), 9 торгово-пассажирских пароходов, мелкие суда торгового флота и почти все частновладельческие.
Переход.
Пароход «Кронштадт» напротив мыса Фиолент столкнулся с небольшим болгарским транспортом «Борис», который затонул. Болгарскую команду удалось спасти. «Кронштадт» буксировал миноносец «Жаркий», два истребителя и яхту «Забава». После того, как тросы не выдержали, истребители и яхта затерялись в море, благо команды на них не было.
На транспорте «Рион» угля загрузили только на пол-пути, и он встал в открытом море. «Рион» буксировал миноносец «Звонкий», к корме которого прицепили маленькую шхуну с сестрой милосердия и юношей кадетом, которых отказались взять на борт. Эту шхуну оторвало волной и унесло в море. Утром «Рион» взял на буксир американский крейсер.
На судах, пришедших в Стамбул из Крыма, было вывезено имущество (продовольствие, обмундирование, белье, шерсть, обувь, мануфактура) на сумму около 60 миллионов франков, артиллерийских грузов на 35 миллионов франков и угля на 6 500 000 франков; всего на сумму до 110 миллионов франков. Все это имущество, за исключением весьма незначительной части обмундирования, выданного на нужды армии и беженцев, на сумму примерно 15 миллионов франков, взято французами.
Согласно договора Главнокомандующего с верховным комиссаром Франции на юге России графом де-Мартель, все лица, эвакуированные из Крыма, поступали под покровительство Французской республики, взамен чего правительство Франции брало в залог русский тоннаж.
«Красный террор».
После прихода в Севастополь большевиков, жизнь понемногу начинала налаживаться. Стала выходить газета «Маяк Коммуны», появились новые деньги. В учебных заведениях обещали скоро начать занятия. Одновременно с частями 51-й дивизии в город вошло несколько тачанок Повстанческой армии батьки Махно, но основная его «армия» вошла в Балаклаву, вместе с отрядами зеленых. Если среди зеленых было много уголовников, выдававших себя за страдальцев по политическим причинам, то махновцы были самыми откровенными бандитами. Так что по ночам в городе начались налеты и грабежи. В Балаклаве и в Кадыковке грабежи сопровождались убийствами.Особый отдел 51-й дивизии уже с первых дней занятия Севастополя начал регистрировать оставшихся «белых». «ЧеКа» занялся судом и расправой. Были забыты листовки Фрунзе, обещавшие амнистию. Арестованных вывозили на автомашинах за город, на дачу Максимова и там расстреливали. После того, как большевики захватили власть в Крыму, они начали масштабные репрессии, в результате которых было уничтожено по разным данным от 96 до 120 тыс. человек.
Андрей Панов, diletant.mediaКвазигосударство Белой гвардии
Почему попытки «белого» государственного строительства на юге России во время Гражданской войны закончились неудачей
В годы Гражданской войны, начавшейся вслед за революциями 1917 года, белые оппоненты большевиков достигли впечатляющих военных успехов. На юге России белогвардейцы, начинавшие с небольших, по сути, партизанских отрядов, захватили не только весь Северный Кавказ, всю Новороссию и большую часть Украины, но и, пройдя с боями почти тысячу верст, вышли на дальние подступы к Москве. Однако государственное строительство на занятых белыми территориях катастрофически отставало от их военных успехов.
История Белого движения обычно концентрируется на военной стороне, описывая вполне героические, зачастую блестящие операции полков и армий, в то время как рутина госстроительства остается в тени. Но именно слабость государственной составляющей Белого дела и предопределила его разгром, несмотря на все боевые успехи.
Самодельное правительство
К концу лета 1918 года Белое движение на юге России достигло заметных успехов. Начав в январе с отряда в несколько тысяч добровольцев, отступившего под натиском красных из Ростова-на-Дону, к августу белые контролировали обширные территории на Северном Кавказе от Ставрополя до Екатеринодара (ныне Краснодар).
Пехотная рота Добровольческой армии, сформированная из гвардейских офицеров. Январь 1918. Фото: wikimedia.org
В августе 1918-го белая Добровольческая армия насчитывала порядка 30 тысяч бойцов и попыталась провести первую мобилизацию. Военные успехи, превращение партизанских отрядов в регулярную армию и контроль за обширными территориями и большими городами — все это требовало не только чисто военных, но уже и государственных мер управления.
С самого начала Белого движения на юге России сфера гражданского управления по неформальному соглашению считалась прерогативой 60-летнего генерала Михаила Алексеева, самого старшего по возрасту среди белых лидеров. В годы Первой мировой войны именно он был фактическим руководителем всей русской армии на германском фронте и в феврале 1917 года сыграл одну из решающих ролей в отречении последнего российского императора.
К концу лета первого года гражданской войны генерал Алексеев попробовал создать прообраз белого правительства. Этот орган получил название Особого совещания — по аналогии с Особым совещанием по обороне, существовавшим в Российской империи в годы мировой войны. Проект первого белого правительства написали генерал от кавалерии Абрам Драгомиров и один из самых известных крайне правых политиков дореволюционной России, журналист, депутат Госдумы и черносотенец Василий Шульгин.
Абрам Драгомиров. Фото: peoples.ru
Так 31 августа 1918 года возникло «Положение об Особом совещании при верховном руководителе Добровольческой армии». Согласно этому документу, в задачи Особого совещания входили: «разработка всех вопросов, связанных с восстановлением органов государственного управления и самоуправления в местностях, на которые распространяется власть и влияние Добровольческой армии», «обсуждение и подготовка временных законопроектов по всем отраслям государственного устройства», «организация сношений со всеми областями бывшей Российской империи для выяснения истинного положения дел в них и для связи с их правительствами и политическими партиями для совместной работы по восстановлению Великодержавной России».
Особое совещание начало работать только через месяц после принятия решения о его создании, в самом конце сентября 1918 года, так как белые генералы долго не могли подобрать кандидатуры начальников отделов, а потом договориться об их назначениях. Особое совещание состояло из ряда отделов — государственного устройства, внутренних дел, юстиции, торговли и промышленности, продовольствия и снабжения, земледелия, путей сообщения, народного просвещения, финансового отдела и дипломатического отдела.
Первые заседания этого самодельного правительства проходили в особняке хозяина екатеринодарских пивзаводов. Первый состав Особого совещания не достиг заметных успехов в решении главных задач, особенно в вопросах «восстановления органов государственного управления», погрязнув в бесконечных попытках договориться о снабжении белой армии с казачьими «правительствами» Дона и Кубани. Едва ли не единственным успешно решенным стал вопрос о выделении 10 тысяч рублей на покупку трех печатных машинок.
Из гражданских деятелей первого состава Особого совещания заметный след в истории оставил только руководитель отдела торговли и промышленности Владимир Александрович Лебедев, до революции один из первых русских авиаторов, хозяин авиационного завода и первого легкового автомобиля в Таганроге. Правда, все аэропланы Лебедева были копией немецкой конструкции и имели моторы из французских запчастей.
Почтенные бюрократы
Несмотря на сомнительные успехи в деле государственного строительства, в военной сфере Белое движение действовало вполне успешно. В самом начале 1919 года белые захватили почти весь Северный Кавказ и начали два стратегических наступления — в направлении Волги и на Донбасс.
Создатель Особого совещания генерал Алексеев к тому времени умер от воспаления легких, и единоличным лидером белых на юге России стал генерал Антон Иванович Деникин. В феврале 1919 года он утвердил новое положение об Особом совещании, приравняв начальников отделов к дореволюционным министрам.
Тогда же, в январе 1919-го в составе Особого совещания появился один из самых деятельных и успешных его участников — 36-летний Константин Николаевич Соколов. До революции он в профессорском звании преподавал государственное право в Санкт-Петербургском университете и был одним из лидеров партии кадетов, конституционных демократов. У Деникина в Особом совещании профессор права возглавил знаменитый ОСВАГ, осведомительное агентство — по сути, главный пропагандистский орган Белого движения.
В своих мемуарах Соколов нарисовал весьма печальную картину: «Состав членов Особого совещания первого состава был и в политическом, и в деловом отношении довольно случаен. Первые постановления нового правительственного органа доставили впоследствии немало возни своей расплывчатостью и неточной формулировкой. Любопытно, что правительство Добровольческой армии начало работать и работало почти четыре месяца без управляющего едва ли не самым важным отделом — отделом внутренних дел… В этом было нечто провиденциальное».
Тем не менее к лету 1919-го, в момент наибольших военных успехов Белого движения Особое совещание представляло из себя вполне солидную бюрократическую структуру. Оно состояло из 14 больших управлений и двух отделов — уже упомянутого ОСВАГа, то есть отдела пропаганды, и отдела законов, занимавшегося юридическим контролем.
Председателем Особого совещания стал генерал от кавалерии Абрам Драгомиров, сын известного в XIX веке военного теоретика генерала Михаила Драгомирова. Однако это правительство вовсе не являлось чисто военным органом: из 19 высших начальников Особого совещания было только пять генералов и один вице-адмирал, остальные —гражданские лица.
Управление иностранных дел возглавил 56-летний Анатолий Нератов, экс-заместитель министра иностранных дел при царе и Временном правительстве; управление внутренних дел — 54-летний Николай Чебышев, до 1917 года главный прокурор Москвы. Управлением юстиции руководил 49-летний Виктор Челищев, до революции он носил княжеский титул и занимал должность судьи в Москве. Управление земледелия возглавлял 53-летний Василий Колокольцев, до революции глава Харьковской губернской управы.
Начальником управления торговли и промышленности оставался уже упомянутый Владимир Лебедев. Начальником управления финансов стал 43-летний Михаил Бернацкий, до 1917 года профессор экономики и депутат Петроградской городской думы, последний министр финансов в правительстве Керенского.
Министр финансов Временного правительства Михаил Бернацкий. Фото: www.iwm.org.uk
Формально состав правительства был солидным, из людей с опытом и положением. Но дореволюционные навыки ведения спокойной и размеренной бюрократии оказались не слишком эффективными в экстремальных условиях Гражданской войны. К тому же люди в возрасте за пятьдесят не слишком годились для нервной и изматывающей работы по государственному строительству в тылу сражающейся армии.
Достаточно сравнить некоторые персоналии на аналогичных должностях у большевиков и в белом правительстве. Управление исповеданий (то есть, по сути, по делам национальностей) в Особом совещании возглавлял князь Григорий Трубецкой, до 1917 года российский посол при дворе короля Сербии. Аналогичную должность в советском правительстве — наркома по делам национальностей — занимал Иосиф Сталин.
Управление путей сообщения в Особом совещании возглавлял Эраст Шуберский, крупный чиновник в Министерстве путей сообщения (стал таковым после женитьбы на дочери князя Хилкова, министра путей сообщения). В то же время в советском правительстве летом 1919 года аналогичную должность занимал Леонид Красин, до революции успешный инженер, глава российского представительства фирмы «Сименс» и одновременно технический руководитель нелегальной боевой организации большевиков.
Одним словом, по своему жизненному опыту и личным качествам члены большевистского правительства куда больше подходили к нелегким условиям Гражданской войны, чем почтенные бюрократы из деникинского Особого совещания.
Поражения на дипломатическом и финансовом фронтах
Об уровне белого правительства лучше всего говорят конкретные результаты его деятельности. Достаточно привести всего два примера — дипломатический и финансовый.
В тылу у занятой белыми огромной территории располагалась Грузия, ставшая к 1918 году независимым государством. Последняя в том же году вступила в бои с красными: взявшие власть в Тифлисе (Тбилиси) грузинские социал-демократы меньшевики считали себя принципиальными идейными противниками Ленина и Троцкого.
Грузия в то время чрезвычайно нуждалась в зерне с Кубани и Дона и одновременно располагала значительными резервами боеприпасов, оставшихся на тыловых складах Кавказского фронта со времен мировой войны. Казалось бы, сама судьба предопределила белым и грузинским националистам сотрудничать, хотя бы на время борьбы с большевиками.
Но многоопытные дипломаты из окружения генерала Деникина так и не смогли ни договориться с Тифлисом, ни пойти хотя бы на временные уступки. В начале 1919-го белые даже вступили в бои с грузинской армией в районе Сочи и до конца года были вынуждены держать здесь войска, хотя резервы крайне требовались для наступления на Москву. Естественно, никакого военного имущества со складов в Грузии получить не удалось.
Белая армия на улицах Тифлиса, Грузия, 1918 г. Фото: www.iwm.org.uk
Годом позднее большевики в аналогичных условиях действовали куда более решительно и цинично. Когда весной 1920 года красные вышли к границам Грузии, то в условиях еще не прекратившейся Гражданской войны они быстро подписали с грузинским правительством мирный договор, согласившись на многочисленные уступки и дав множество обещаний. Когда же «большая» Гражданская война закончилась, то в феврале 1921 года Красная армия под руководством грузинских большевиков (Джугашвили, Орджоникидзе и Махарадзе) стремительно захватила всю Грузию.
Финансовая политика белого правительства потерпела поражение так же, как и дипломатическая, хотя управление финансов Особого совещания возглавлял безусловно талантливый и честный профессионал.
Михаил Бернацкий был достаточно молод, чтобы активно работать в условиях войны. До революции он считался лучшим специалистом в России по теории денежного обращения.
Однако те финансово-экономические проблемы, с которыми белым пришлось столкнуться, не предусматривались никаким теориями. Большевистское правительство проводило крайне радикальную и жесткую, но последовательную политику — на своей территории оно резко ограничило свободную торговлю продовольствием (главным богатством и ресурсом времен Гражданской войны), введя его централизованное распределение. Хождение всех денежных знаков, кроме советских, на территории, контролируемой Красной армией, было запрещено. При этом деньги активно печатались, ими советская власть щедро выплачивала зарплаты рабочим и служащим, не оглядываясь на раскручивание инфляции и понимая, что в условиях «большой» Гражданской войны инфляция — далеко не самая грозная опасность.
Белые же в подобных условиях действовали куда более традиционно и осторожно, даже нерешительно. К лету 1919 года они захватили огромную территорию с населением до 50 млн человек. На подконтрольных белым пространствах обращалась масса разнообразных дензнаков — царские «николаевские», «керенки» Временного правительства, немецкие оккупационные марки, карбованцы и гривны разных властей самостийной Украины, а также множество «местных рублей» (денежные знаки одесских, крымских и донских властей).
Захватывая новые территории, белые отменяли на них большевистские экономические ограничения. Одновременно они, отвергая смену власти в октябре 1917 года, признавали законными все дензнаки, выпущенные до большевиков. Но встреча «свободной торговли» и массы опять разрешенных к хождению денег породила еще больший хаос, чем при большевистском волюнтаризме. Контролируемые белыми территории захлестнула волна спекуляции и гиперинфляции — летом 1919-го там обращалось денежных знаков в 75 раз больше, чем во всей огромной Российской империи до начала Первой мировой.
При этом успешно наступающие на Москву белые армии захватывали все новые «красные» области, вместе с которыми на подконтрольную Белому делу территорию попадали очередные миллиарды советских рублей. Хаос в финансовой системе начал порождать уже и чисто военные проблемы: гиперинфляция и денежная неразбериха буквально «съедали» средства в казне белых армий и затрудняли их снабжение при помощи централизованных закупок.
В этих условиях грамотный профессор экономики и министр финансов Бернацкий оказался излишне осторожен. Признать советские рубли он не мог по политическим мотивам, а сразу и полностью запрещать их хождение не стал, опасаясь вызвать недовольство большинства городского населения, на руках которого скопились значительные объемы советских денежных знаков.
В июне 1919 года Бернацкий принял осторожное и формально очень грамотное решение — в течение определенного времени обменять советские рубли на новые дензнаки по фиксированному курсу. Однако в ситуации тотальной неразберихи финансовая грамотность населения оказалась не на высоте: люди не были уверены ни в прочности белой власти, ни в возможности спокойного обмена советских купюр, поэтому поспешили как можно скорее потратить советские деньги на что угодно. Единовременный массовый выброс «большевистских» рублей на свободные рынки в тылу белых армий породил новый всплеск инфляции и товарного дефицита.
Летом на белой территории развился специфический финансовый бизнес: в глубоком тылу спекулянты скупали у населения по дешевке советские деньги и буквально телегами и вагонами везли их вслед за наступающими войсками, где на только что завоеванных территориях советские рубли по инерции еще ходили по прежнему курсу.
В августе 1919-го запоздалое решение о полном запрете советских денежных знаков на белой территории было, наконец, принято. Но тут возникла другая трудность: пока Бернацкий мудрил и осторожничал с постепенной отменой советских рублей, успешно наступающие белые части наполнили ими полковые и дивизионные кассы. И запоздалая отмена советской наличности вновь серьезно ударила по снабжению белых войск.
Среди отдельных офицеров и генералов белых армий даже раздавались «полубольшевистские» высказывания, что в условиях Гражданской войны не может существовать свободная рыночная экономика, что свобода торговли в ситуации экономического кризиса превращается в свободу ограбления спекулянтами всего остального населения. Однако дальше отдельных разговоров дело не пошло — на радикальные, «большевистские» меры белое правительство так и не решилось.
При этом отмена советских денег совпала с началом эмиссии «колокольчиков» — так население именовало новые деньги, выпущенные в августе 1919 года белой властью (на самых массовых купюрах в 1000 рублей был изображен Царь-колокол). Подобное совпадение окончательно подорвало доверие к бумажным деньгам в тылу Деникина — среди людей пошел слух, что скоро отменят все деньги, кроме «колокольчиков». И на рынок, раскручивая новый виток инфляции, хлынули бумажные накопления всех видов: царские, «керенки» и все остальные.
В итоге еще до поражения на фронте к сентябрю 1919 года в белогвардейском тылу разразилась настоящая финансовая катастрофа. Правительство так и не сумело выстроить новую денежную систему, а слишком осторожные, формально грамотные решения профессора Бернацкого лишь усугубили кризис белой власти.
Крым только для «белых»
Как крымское государство Белой гвардии потерпело поражение в собственном тылу
«Русская планета» уже рассказывала о том, как правительство генерала Деникина, несмотря на военные успехи Белой гвардии, потерпело поражение в экономике и финансах. Теперь — рассказ о том, как белое правительство пыталось управлять своей частью России в самом конце Гражданской войны.«Комиссий у нас было вообще видимо-невидимо…»Считая себя настоящей легитимной властью, белое правительство генерала Деникина базировало свою деятельность на законах Российской империи. Была отвергнута даже часть законоположений Временного правительства, в частности, Особое совещание не признавало отмену сословий и дворянских званий (что, кстати, активно использовали в своей контрпропаганде большевики).Любопытно, что это белое правительство в своей деятельности никогда не ссылалось и не упоминало решения и законы Совета министров правительства Колчака. Хотя формально последователи Деникина и признавали адмирала Колчака «верховным правителем», но в реальности белая государственность на юге России была совершенно обособленной.Еще более показательно, что в условиях напряженной Гражданской войны собравшиеся в Особом совещании почтенные юристы и политики увлеченно обсуждали массу абстрактных вопросов. Например, позицию гипотетической делегации России на будущей общеевропейской конференции по итогам мировой войны или законопроект о наказании лидеров большевиков. По поводу этого законопроекта — в прямом смысле слова о шкуре неубитого медведя — в июне 1919 года даже развернулась оживленная переписка генерала Деникина с членами совещания.Расслабленный стиль работы Особого совещания позднее описал его активный участник, руководитель Осведомительного агентства Константин Соколов: «Благодаря отсутствию властной и направляющей воли Особое совещание все больше и больше приобретало характер политического клуба… Если какой-нибудь вопрос вызывал «суждения», то центром их обыкновенно становилась ораторская дуэль. Лидеры «фракций» скрещивали шпаги с безукоризненной корректностью, и послушать их умные речи было всегда интересно. Затем либо намечалось «среднее» решение, либо — очень часто — предлагалось образовать «маленькую комиссию». Комиссий у нас было вообще видимо-невидимо…».Особое совещание так и не стало авторитетом не только для военных, но даже для политиков белого тыла. Председатель Особого совещания, бывший царский генерал-майор Александр Лукомский, позднее в мемуарах писал: «Представители левых партий обвиняли генерала Деникина в том, что он сформировал чуть ли не черносотенное правительство, которое не может вызвать доверие народной массы. Представители правых течений, наоборот, указывали на то, что деятельность Особого совещания при разрешении некоторых вопросов носила слишком левое направление».
В реальности это правительство оказалось не правым и не левым, а совершенно никаким. До августа 1919 года Особое совещание по-прежнему заседало в Краснодаре и лишь к осени переехало в Ростов-на-Дону. В самый разгар решающих боев белых и красных на Московском направлении белое правительство было озабочено проблемами, довольно далекими от непосредственных нужд фронта. Например, 13 августа увлеченно обсуждали вопрос «об ассигновании средств на оборудование зала заседаний Особого совещания мебелью и электрическим освещением», а 20 сентября 1919 года на заседании совещания был поставлен вопрос об «устройстве на Черноморском побережье Кавказа городов-садов» и поселении в них в первую очередь ветеранов Белого движения.Профессор философии и один из будущих идеологов «евразийства» Николай Алексеев во время Гражданской войны работал в отделе пропаганды Особого совещания и так описал настроения, царившие в белом правительстве осенью 1919 года: «Уже в этот период безграничного оптимизма обнаруживались многочисленные симптомы, не предвещающие ничего особо доброго впереди. Несмотря на военный успех, экономическое положение Юга России не улучшалось, а постепенно ухудшалось. Деньги наши выпускались массами и падали. Известны были слова М.В. Бернацкого, что мы несомненно идем к финансовой катастрофе…».Катастрофа оказалась не только финансовой — к ноябрю 1919 года белые армии были разбиты и покатились прочь от Москвы. В разгар отступления Особое совещание наконец-то было официально переименовано в правительство. Но даже это показательное переименование запоздало — к тому времени наступавшие по всему фронту красные уже приближались к Ростову-на-Дону, Крымскому перешейку и Одессе.В новом правительстве (официально оно именовалось Правительство при главнокомандующем Вооруженными Силами Юга России) было образовано семь ведомств: военно-морское, внутренних дел, финансов, сообщений, снабжения, юстиции, торговли и промышленности. Любопытно, что это преобразование было сделано короткой ночной запиской генерала Деникина.При этом на местах остались почти все прежние начальники Особого совещания — по сути, реформа свелась лишь к переименованию. Но даже тут тыловые деятели сумели развить обширную бюрократическую переписку. И в марте 1920 года Правительство при главнокомандующем было вновь переименовано — на этот раз оно стало официально называться Южнорусское правительство.Этому правительству суждено было просуществовать всего три недели — к тому времени разгромленные армии Деникина контролировали лишь Крым и окрестности города Новороссийска. 30 марта 1920 года с трудом эвакуировавшийся в крымскую Феодосию генерал Деникин объявил об упразднении Южнорусского правительства.
Деникин в танковых частях своей армии, 1919 год. Фото: wikipedia.org
10 тысяч чиновников белого Крыма
В начале апреля 1920 года, на момент полного безвластия, когда несколько дней у разгромленной Белой армии не было никакого высшего командования, главным начальником всех гражданских государственных учреждений, эвакуированных в Крым, считался Михаил Бернацкий, неудачливый министр финансов при Деникине. Благодаря личной честности он сохранил авторитет среди белых деятелей.
Отступившие в Крым генералы после отставки морально сломленного поражением Деникина избрали главнокомандующим Петра Врангеля. И тут подсуетились эвакуированные в Крым бывшие царские чиновники — в начале апреля 1920 года в Ялте к Врангелю явилась делегация бывших членов сената Российской империи. До революции Правительствующий сенат был специфическим органом российской монархии, говоря современ
Крым только для «белых»
Как крымское государство Белой гвардии потерпело поражение в собственном тылу
«Русская планета» уже рассказывала о том, как правительство генерала Деникина, несмотря на военные успехи Белой гвардии, потерпело поражение в экономике и финансах. Теперь — рассказ о том, как белое правительство пыталось управлять своей частью России в самом конце Гражданской войны.
«Комиссий у нас было вообще видимо-невидимо…»
Считая себя настоящей легитимной властью, белое правительство генерала Деникина базировало свою деятельность на законах Российской империи. Была отвергнута даже часть законоположений Временного правительства, в частности, Особое совещание не признавало отмену сословий и дворянских званий (что, кстати, активно использовали в своей контрпропаганде большевики).
Любопытно, что это белое правительство в своей деятельности никогда не ссылалось и не упоминало решения и законы Совета министров правительства Колчака. Хотя формально последователи Деникина и признавали адмирала Колчака «верховным правителем», но в реальности белая государственность на юге России была совершенно обособленной.
Еще более показательно, что в условиях напряженной Гражданской войны собравшиеся в Особом совещании почтенные юристы и политики увлеченно обсуждали массу абстрактных вопросов. Например, позицию гипотетической делегации России на будущей общеевропейской конференции по итогам мировой войны или законопроект о наказании лидеров большевиков. По поводу этого законопроекта — в прямом смысле слова о шкуре неубитого медведя — в июне 1919 года даже развернулась оживленная переписка генерала Деникина с членами совещания.
Расслабленный стиль работы Особого совещания позднее описал его активный участник, руководитель Осведомительного агентства Константин Соколов: «Благодаря отсутствию властной и направляющей воли Особое совещание все больше и больше приобретало характер политического клуба… Если какой-нибудь вопрос вызывал «суждения», то центром их обыкновенно становилась ораторская дуэль. Лидеры «фракций» скрещивали шпаги с безукоризненной корректностью, и послушать их умные речи было всегда интересно. Затем либо намечалось «среднее» решение, либо — очень часто — предлагалось образовать «маленькую комиссию». Комиссий у нас было вообще видимо-невидимо…».
Особое совещание так и не стало авторитетом не только для военных, но даже для политиков белого тыла. Председатель Особого совещания, бывший царский генерал-майор Александр Лукомский, позднее в мемуарах писал: «Представители левых партий обвиняли генерала Деникина в том, что он сформировал чуть ли не черносотенное правительство, которое не может вызвать доверие народной массы. Представители правых течений, наоборот, указывали на то, что деятельность Особого совещания при разрешении некоторых вопросов носила слишком левое направление».
В реальности это правительство оказалось не правым и не левым, а совершенно никаким. До августа 1919 года Особое совещание по-прежнему заседало в Краснодаре и лишь к осени переехало в Ростов-на-Дону. В самый разгар решающих боев белых и красных на Московском направлении белое правительство было озабочено проблемами, довольно далекими от непосредственных нужд фронта. Например, 13 августа увлеченно обсуждали вопрос «об ассигновании средств на оборудование зала заседаний Особого совещания мебелью и электрическим освещением», а 20 сентября 1919 года на заседании совещания был поставлен вопрос об «устройстве на Черноморском побережье Кавказа городов-садов» и поселении в них в первую очередь ветеранов Белого движения.
Профессор философии и один из будущих идеологов «евразийства» Николай Алексеев во время Гражданской войны работал в отделе пропаганды Особого совещания и так описал настроения, царившие в белом правительстве осенью 1919 года: «Уже в этот период безграничного оптимизма обнаруживались многочисленные симптомы, не предвещающие ничего особо доброго впереди. Несмотря на военный успех, экономическое положение Юга России не улучшалось, а постепенно ухудшалось. Деньги наши выпускались массами и падали. Известны были слова М.В. Бернацкого, что мы несомненно идем к финансовой катастрофе…».
Катастрофа оказалась не только финансовой — к ноябрю 1919 года белые армии были разбиты и покатились прочь от Москвы. В разгар отступления Особое совещание наконец-то было официально переименовано в правительство. Но даже это показательное переименование запоздало — к тому времени наступавшие по всему фронту красные уже приближались к Ростову-на-Дону, Крымскому перешейку и Одессе.
В новом правительстве (официально оно именовалось Правительство при главнокомандующем Вооруженными Силами Юга России) было образовано семь ведомств: военно-морское, внутренних дел, финансов, сообщений, снабжения, юстиции, торговли и промышленности. Любопытно, что это преобразование было сделано короткой ночной запиской генерала Деникина.
При этом на местах остались почти все прежние начальники Особого совещания — по сути, реформа свелась лишь к переименованию. Но даже тут тыловые деятели сумели развить обширную бюрократическую переписку. И в марте 1920 года Правительство при главнокомандующем было вновь переименовано — на этот раз оно стало официально называться Южнорусское правительство.
Этому правительству суждено было просуществовать всего три недели — к тому времени разгромленные армии Деникина контролировали лишь Крым и окрестности города Новороссийска. 30 марта 1920 года с трудом эвакуировавшийся в крымскую Феодосию генерал Деникин объявил об упразднении Южнорусского правительства.
Деникин в танковых частях своей армии, 1919 год. Фото: wikipedia.org
10 тысяч чиновников белого Крыма
В начале апреля 1920 года, на момент полного безвластия, когда несколько дней у разгромленной Белой армии не было никакого высшего командования, главным начальником всех гражданских государственных учреждений, эвакуированных в Крым, считался Михаил Бернацкий, неудачливый министр финансов при Деникине. Благодаря личной честности он сохранил авторитет среди белых деятелей.
Отступившие в Крым генералы после отставки морально сломленного поражением Деникина избрали главнокомандующим Петра Врангеля. И тут подсуетились эвакуированные в Крым бывшие царские чиновники — в начале апреля 1920 года в Ялте к Врангелю явилась делегация бывших членов сената Российской империи. До революции Правительствующий сенат был специфическим органом российской монархии, говоря современным языком, он совмещал функции верховного суда, генеральной прокуратуры и высшего административного управления.
Большевики особым декретом отменили Сенат еще в декабре 1917 года. Собравшиеся в Крыму беглые сенаторы в начале 1920 года образовали так называемое Особое присутствие Правительствующего Сената в Ялте.
Активисты Белого движения, как военные, так и гражданские, отрицая власть большевиков, всячески подчеркивали свою приверженность дооктябрьской легитимности. И генерал Врангель для укрепления своей личной власти решил использовать потешный ялтинский «Сенат» — решением беглых сенаторов он был официально провозглашен «военным диктатором» государства (прежние белые вожди, являясь военными диктаторами по сути, тем не менее предпочитали считаться всего лишь армейскими руководителями).
Врангель не остался в долгу и объявил, что Сенат отныне будет «высшим органом административной юстиции и надзора в порядке верховного управления». Так в белом Крыму, едва спасшемся от немедленного военного поражения, оказалась целая каста из нескольких десятков бывших чиновников, которым даже в условиях всеобщего развала и кризиса обеспечили щедрое финансирование.
Остатки всех министерств бывшего Южнорусского правительства генерала Деникина новый главком Врангель свел в четыре управления: гражданское, хозяйственное, иностранных сношений и управление государственного контроля. Гражданское управление ведало всеми внутренними делами, землеустройством, юстицией и народным образованием. Хозяйственное — всеми финансами, путями сообщений, торговлей и промышленностью. Управление иностранных сношений заменяло МИД, а государственный контроль выполнял контрольно-ревизионные функции.
ным языком, он совмещал функции верховного суда, генеральной прокуратуры и высшего административного управления.
Большевики особым декретом отменили Сенат еще в декабре 1917 года. Собравшиеся в Крыму беглые сенаторы в начале 1920 года образовали так называемое Особое присутствие Правительствующего Сената в Ялте.
Активисты Белого движения, как военные, так и гражданские, отрицая власть большевиков, всячески подчеркивали свою приверженность дооктябрьской легитимности. И генерал Врангель для укрепления своей личной власти решил использовать потешный ялтинский «Сенат» — решением беглых сенаторов он был официально провозглашен «военным диктатором» государства (прежние белые вожди, являясь военными диктаторами по сути, тем не менее предпочитали считаться всего лишь армейскими руководителями).
Врангель не остался в долгу и объявил, что Сенат отныне будет «высшим органом административной юстиции и надзора в порядке верховного управления». Так в белом Крыму, едва спасшемся от немедленного военного поражения, оказалась целая каста из нескольких десятков бывших чиновников, которым даже в условиях всеобщего развала и кризиса обеспечили щедрое финансирование.
Остатки всех министерств бывшего Южнорусского правительства генерала Деникина новый главком Врангель свел в четыре управления: гражданское, хозяйственное, иностранных сношений и управление государственного контроля. Гражданское управление ведало всеми внутренними делами, землеустройством, юстицией и народным образованием. Хозяйственное — всеми финансами, путями сообщений, торговлей и промышленностью. Управление иностранных сношений заменяло МИД, а государственный контроль выполнял контрольно-ревизионные функции.
Врангель и его ближайшее окружение открыто презирали бывших членов правительства Деникина, «деникинских кадетов», как они их именовали, не без оснований обвиняя этих деятелей в провале государственного строительства в 1919 году. Помощником Врангеля «по гражданской части» стал 63-летний Александр Васильевич Кривошеин, старый и многоопытный госчиновник, вошедший в царское правительство еще в самом начале XX века, соратник Столыпина.
В годы Первой мировой войны Кривошеин по праву считался самым влиятельным и авторитетным министром в окружении последнего русского царя. Весной 1918 года он возглавил подпольную антибольшевистскую организацию, едва избежал ареста ЧК. К весне 1920 года Кривошеин находился во Франции, где, пользуясь своими огромными связями, искал финансовые средства для Белого движения. Оттуда его и пригласил в Крым барон Врангель на должность фактического главы гражданского правительства.
6 августа 1920 года, в момент наибольших военных успехов переформированной армии Врангеля, когда была захвачена Северная Таврия и высажен десант на Кубани, белый главнокомандующий переименовал себя в Правителя Юга России, а Совет при себе — в Правительство Юга России. Любопытно, что уже через четыре дня Франция официально признала это правительство в качестве законной власти всей России (правда, при этом отказавшись предоставить финансовый кредит этому правительству).
Министром финансов в этом последнем белом правительстве остался все тот же Михаил Бернацкий, он даже успел совершить немаленькое путешествие из Севастополя во Францию, где безуспешно вел переговоры с парижскими банкирами о предоставлении займа белому Крыму. Оружие, ненужное по окончании Первой мировой войны, бывшие союзники по Антанте были готовы продать в долг, а вот живые деньги давать даже в кредит не спешили.
Правительство Юга России успело провести 54 заседания, обычно заседая дважды в неделю. В основном успели лишь утвердить штаты новых государственных учреждений и проекты внешнеторговых договоров.
Заседания этого правительства обычно вел Кривошеин, сам Врангель председательствовал всего несколько раз. Текущие вопросы часто решались простым согласованием между главнокомандующим и Кривошеиным, а самые серьезные, политические, обсуждались на совещаниях у Врангеля с участием старших начальников армии и флота.
Слева направо: А. В. Кривошеин, П. Н. Врангель и П. Н. Шатилов. Крым. 1920 г. Фото: wikipedia.org
Сам по себе глава правительства Кривошеин был честным человеком, все четыре его взрослых сына воевали в Белой армии, двое из них погибли на фронте именно в 1920 году. Но выбор престарелого, пусть и многоопытного дореволюционного бюрократа оказался совсем не оптимальным для условий Гражданской войны.
Врангель публично декларировал сокращение штатов тыловых чиновников, но в реальности разбухшая бюрократия сохранилась. На пике своего успеха армия Врангеля насчитывала около 80 тысяч «штыков и сабель», в то время как в тылу изображали бурную деятельность свыше 10 тысяч чиновников.
В маленьком Крыму к осени 1920 года насчитывалось около 5 тысяч чиновников из Правительства Юга России, сидевших в основном в Севастополе, и столько же чиновников, служивших в органах гражданской власти и управления на местах по всему полуострову. Чиновничье место в Крыму стало законным способом избежать призыва в армию и отправки на фронт.
«Брать сейчас взятку — значит торговать Россией!»
Сохранилась финансовая статистика, которая показывает, что только на 5 тысяч чиновников центрального «правительства» за все время существования белого Крыма — с апреля по ноябрь 1920 года — было потрачено 12 млрд рублей (в денежных знаках, ходивших тогда на этой территории). При этом налоговые чиновники Врангеля сумели собрать в Крыму за то же время всего 9 млрд рублей налогов и таможенных сборов.
Фактически бюрократический аппарат врангелевской армии работал в убыток, так и не обеспечив должное управление тылом и его жизнью. Наоборот, чиновники Правительства Юга России погрязли в махинациях и коррупции. Например, в Крыму продолжала изображать работу и получать жалование Харьковская судебная палата, хотя Харьков был навсегда потерян белыми еще в декабре 1919 года.
Показательно, что самое большое количество чиновников Правительства Юга России числилось в Отделе торговли, который был призван контролировать всю коммерцию Крыма — внутреннюю и внешнюю. Именно посты в этом отделе наиболее быстро обеспечивали чиновникам доходы от взяток.
Официозные газеты белого Крыма публиковали многочисленные статьи и воззвания против коррупции. Одна из статей пафосно называлась: «Брать сейчас взятку — значит торговать Россией!». Но в конце сентября 1920 года генерал Врангель официально запретил «огульную критику в печати», и последний месяц существования белого Крыма в его СМИ положение дел выглядело благополучно и оптимистично…
Князь Владимир Оболенский, бывший при царе депутатом Государственной думы от Крыма (тогда Таврической губернии), некоторое время проработал во врангелевском правительстве и уже в эмиграции так охарактеризовал его главу Александра Кривошеина: «Как был, так и остался тайным советником и министром большой самодержавной России». Для решения всех накопившихся и возникающих проблем глава правительства Кривошеин видел одно универсальное, чисто бюрократическое средство: реорганизация старых учреждений и создание новых. В то же время он стремился решать все вопросы «во всероссийском масштабе», так как все еще беспочвенно мечтал «выковать в Таврии прообраз будущей России».
Поэтому в правительстве белого Крыма постоянно происходили перестройки, переподчинения, слияния и разделения. Многочисленные учреждения и отделы с неустоявшимися компетенциями постоянно конфликтовали друг с другом. Отсутствие скорого эффекта от одной реорганизации порождало другую, и все это в итоге вело лишь к росту чиновничьих штатов. Результатом, по словам князя Оболенского, стал «выстроенный руками опытных бюрократов крайне дорогой и показной фасад государственности».
Даже генерал Врангель в одном из своих приказов бессильно констатировал: «Канцелярская волокита и междуведомственные трения сводят на нет все мои начинания». Воевавшие же на фронте белые офицеры откровенно ненавидели окопавшихся в глубоком тылу чиновников Правительства Юга России.
При таком положении государственного строительства белый Крым был обречен даже без активных действий красных. Неудивительно, что в ноябре 1920 года он рухнул как карточный домик при первом серьезном наступлении большевиков.
Любопытно, что последнюю успешную экономическую операцию в истории Белого движения провел Михаил Бернацкий. В октябре 1920 года Кривошеин и Врангель планировали сместить его, посчитав, что «теоретику» не место в их правительстве. Но именно Бернацкий сумел купить за рубежом большую партию угля, которая в ноябре 1920 года и позволила разбитой врангелевской армии на кораблях эвакуироваться из Крыма и навсегда покинуть Россию.
***
В эти дни много лет назад Крым один за одним покидали пароходы, перегруженные людьми. Десятки тысяч участников антибольшевистского сопротивления и члены их семей покидали Россию, спасаясь от неминуемой гибели. В чем особенность Исхода 1920 года по сравнению с другими волнами эмиграции? Об одной из величайших трагедий в нашей истории и ее последствиях рассказывает Кирилл Михайлович Александров, кандидат исторических наук, сотрудник Мемориально-просветительского и историко-культурного центра «Белое Дело» (Санкт-Петербург).
— В первой половине ХХ века принято говорить о двух волнах эмиграции. «Первую волну» традиционно связывают с периодом революции и Гражданской войны. Это люди, покинувшие родину самостоятельно, в составе воинских частей, в потоке гражданских беженцев, отступивших за границу с чинами Белых армий, выехавшие за границу вместе с семьей или бежавшие за рубеж нелегально. В составе «первой» волны Россию покинули около одного миллиона человек. В это число не входят представители русских национальных меньшинств, проживавших на бывших окраинах Российской империи, получивших независимость — они российскую или советскую границу не пересекали, а просто получили новый статус. Некоторые из них всё же отождествляли себя с русской эмиграцией и позднее стали эмигрантами, по разным причинам выехав дальше на Запад, в первую очередь из-за опасения прихода советской власти. Позднее в Зарубежье эмигрантами стали называть и детей, а порой и внуков преимущественно представителей «первой» волны, даже если они родились уже за пределами России — многое зависело от самоидентификации, мироощущения и жизнечувствия каждого конкретного человека. «Вторая» волна 1940-х годов — это примерно полмиллиона человек, имевших гражданство СССР по состоянию на 22 июня тысяче девятьсот сорок один года, покинувших территорию СССР в годы войны (часть остарбайтеров и военнопленных, не вернувшихся на родину из Европы, беженцы, добровольно выехавшие с оккупированной территории СССР, а также власовцы и другие советские граждане, сотрудничавшие с противником в разных формах, члены их семей) и избежавших послевоенных репатриаций.Сюда же можно причислить несколько тысяч советских военнослужащих и специалистов, перебежавших из советских оккупационных зон стран Европы на Запад во второй половине1940-х годов. Но абсолютное большинство составляли жители территорий, присоединенных к СССР в 1939-1940-х годах. Доля представителей всех национальных групп, отождествлявших себя именно с российской культурой, в этом потоке была вряд ли больше 100 тыс. человек. Мы будем говорить о «первой» волне российской эмиграции. Тут нужно понимать, что русские эмигранты и русские белые эмигранты — это разные категории. Русский эмигрант — это человек, отождествлявший себя с определенной культурной — а в большинстве случаев и религиозной — традицией, независимо от национальных или политических симпатий. Русский белый эмигрант, кроме того, занимал и вполне определенную политическую позицию, часто — энергичную, принципиальную, активистскую, то есть активного неприятия большевистской власти, ее преступлений и противостояния ей — и в той или иной степени связывал себя с Белым движением и традицией национального сопротивления большевикам. При этом далеко не все русские эмигранты, считавшие себя принципиальными политическими противниками большевиков, симпатизировали белым. Так что палитра настроений, оценок, реакций, взглядов была яркой и разной. Крымский Исход 1 920 года, конечно, отличался от Нарвского, Одесского, Новороссийского, Дальневосточного и других исходов. И здесь дело не только в многочисленности — исход русских людей в Маньчжурию тоже был многочисленным. За короткий период пребывания у власти в Крыму и на Юге России в 1 920 году генерал-лейтенанту барону Петру Николаевичу Врангелю и его ближайшему соратнику, Александру Васильевичу Кривошеину, чье имя гораздо меньше известно нашим современникам, в значительной степени удалось создать модель российской государственности и наглядно показать и современникам, и потомкам на каких основах и принципах белые собирались созидать и восстанавливать Россию.
Крымский Исход — это конец несостоявшегося русского Тайваня. И очень важно, что Русская Армия, с которой ушли десятки тысяч гражданских беженцев, покинула родину проигравшей, но не побежденной большевиками, что впоследствии причиняло им немалые беспокойства. «Мы вынесли Россию на своих знаменах», — подчеркивал в одном из своих приказов генерал Врангель. В 1920-1921 годах в Крыму и в лагере я армейского корпуса в Галлиполи была создана и укреплена очевидная альтернатива большевистской власти — и военная, и политическая, и социальная, и духовно-нравственная. При этом ведь белые и беженцы, покидавшие Крым 95 лет назад, понятия не имели о том, какой чудовищной ценой Россия и ее народ заплатят за власть большевиков в ближайшие тридцать лет.
— Известны ли точные цифры уехавших?
— По данным генерала Врангеля, на 126 кораблях и судах Крым покинули 145 693 человека. По данным ЕГО соратников — подпоручика Владимира Христиановича Даватца и общественно-политического деятеля Николая Николаевича Львова — на 126 кораблях и судах Были вывезены до 136 тыс. человек. Порядок цифр представим.
— История не знает сослагательного наклонения, но тем не менее — а если бы не уехали? Могли ли остаться? Что сыграло главную роль в выборе судьбы, какие аргументы?
— Ответ несложный: по моему мнению, Россия за период с конца 1917 года и до весны +1953 года пережила демографическую катастрофу. Всего за 35 лет в нашей стране после установления власти, самоназвавшейся, по выражению Александра Солженицына, «советской», при этой власти, а зачастую и вследствие ее политических и социально-экономических мероприятий. — Погибли более 50 млн человек ПоЭТА чудовищная цифра складывается из суммирования основных категорий погибших.Численность каждой из них по отдельности в целом известна и может быть аргументирована либо демографическими расчетами, либо официальной статистикой, здесь мы их только суммируем: 7,5 млн человек — жертвы гражданской войны, 4,5 млн человек — жертвы голода 1921-1922 годов, 6,5 млн человек — жертвы рукотворного голода 1933 года, 0,8 млн человек — «кулаки», погибшие на этапах раскулачивания и в спецпоселках для раскулаченных, примерно 1 млн — «контрреволюционеры» (так называемая «58-я статья»), расстрелянные по политическим обвинениям в 1923-1953 годах, млн 2 — заключенные, погибшие в колониях, тюрьмах, лагерях, на этапах, в изоляторах в 1922-1953 годах, 27 млн — жертвы локальных войн, конфликтов и Второй мировой войны, 1,3 млн — жертвы голода одна тысяча девятьсот сорок семь года и послевоенной борьбы власти с повстанцами. Некоторые категории установить до сих пор проблематично, например, неизвестны оценки смертности от голода в сталинских колхозах в 1930-е — 1940-е годы по СССР, численность погибших при подавлении антиколхозных восстаний начала 1930-х годов, численность «сактированных» заключенных-доходяг, умерших сразу же после формального освобождения и в статистику смертности в ГУЛАГе не включенных, и т. д. В целом это разве не катастрофа? В какой стране мира всего за 35 лет произошло что-то подобное? Да, конечно, и в царской России случались катаклизмы, только масштабы потерь несопоставимы. Например, от голода и холеры в 1891-1892 годах при Александре III погибли 375 тыс. человек, интеллигенция говорила: «Царь-голод». По всем составам преступлений, включая уголовные, а также преступления, за которые судили военно-полевые суды, в Российской империи почти за сорок лет, в 1875-1913 годах были казнены, со всеми допусками и преувеличениями, не более 10 тыс. человек — сравните с миллионом расстрелянных «контрреволюционеров». За 30 лет, в 1885-1915 годах в России в тюремной системе Гражданского ведомства умерли 126 тыс. человек, это при низком уровне медицины и отсутствии антибиотиков -. теперь сравните с двумя миллионами погибших заключенных советских тюрем и лагерей (это без раскулаченных) А как оценить постоянное принуждение к жизни во лжи и лицемерии, опустошавших человеческие души и убивавших в человеке его духовное самостояние ? .. Побуждения к доносительству, к смене убеждений по команде в соответствии с очередным решением партийно-политических органов .. Нужно было демонстрировать лояльность, энтузиазм, преданность, изображать из себя «беспартийного большевика?» — или быть им по убеждениям. . Конечно, это имело всё необратимые Последствия ТАКИМ образом, если бы не уехали — результат предсказать нетрудно. Особенно если учесть, что, например, на Среднем Урале в рамках репрессивной политики бывшим чинам Белых армий выносили смертные приговоры в том числе с формулировкой «в будущем для советской власти — пользы не принесет». Иван Алексеевич Бунин в своей знаменитой речи тысяча девятьсот двадцать четыре года ответил на вопрос, почему не остались: «Мы так или иначе не приняли жизни, воцарившейся с некоторых пор в России, были в том или ином несогласии, в той или иной борьбе с этой жизнью и, убедившись, что дальнейшее сопротивление наше грозит нам лишь бесплодной, бессмысленной гибелью, ушли на чужбину ».
— Можно ли хотя бы приблизительно оценить масштаб потери, которую понесла Россия из-за эмиграции?
— Когда-нибудь это произойдет, когда будут составлены максимально полные поименные базы данных представителей русского образованного класса и мы сможем оценить масштабы потерь, которые были понесены обществом в результате революции, гражданской войны и эмиграции. Но для этого необходимо понимать значение и ценность человеческой жизни и человеческого капитала. Как можно оценить и чем измерить несозданные научные школы и технологии, не воспитанные поколения учеников и студентов, неосуществленные эксперименты и неразработанные теории, ненаписанные учебники, произведения и картины, неснятые кинофильмы, несделанные открытия, незащищенные диссертации и неоткрытые лаборатории … Как оценить ущерб для правового сознания и общественного воспитания в результате исчезновения русских юристов .. Как можно объяснить, что ум и таланты таких инженеров-авиаконструкторов как Игорь Иванович Сикорский, Александр Николаевич Прокофьев де Северский, Александр Михайлович Картвели -? и сотен других инженеров, реализовавших себя за рубежом, о чем свидетельствуют анкеты Архива Общества русских инженеров -? .. уникальны Питирим Александрович Сорокин создал целый социологический факультет в Гарварде. Какой финансовой мерой можно измерить это интеллектуальное достижение, потерянное для России? .. А в каких единицах оценить многолетнюю работу кафедры истории русской культуры, работавшую под руководством Федора Августовича Степуна в Мюнхенском университете? .. Подобных примеров читатели и сами могут привести более чем достаточно. «Русский уголок» Парижа: перед русской церковью на улице Дарю воскресным утром (1930 г.?)
— Если попытаться найти в трагедии эмиграции положительные моменты — были ли они? Что дала эмиграция России и миру? Известна фраза «Мы увезли Россию с собой». ? Действительно ли эмиграция позволила сохранить от уничтожения часть русской культуры?
— Если вновь вернуться к парижской речи Ивана Алексеевича Бунина, то он отчетливо сформулировал суть и смысл миссии русской эмиграции: свидетельство о том, что Россия — это не СССР, а русское и советское — диаметрально противоположные, враждебные и несмешиваемые понятия («Можно было претерпеть ставку Батыя, но Ленинград нельзя претерпеть»); свидетельство о большевизме остальному миру; и — продолжение сопротивления. Да, эмиграция не свергла советской власти. Но, как сказал в одном из своих выступлений литератор и политзаключенный Никита Игоревич Кривошеин, она хотя бы на полчаса приблизила конец советской власти. А полчаса — это очень много.
— Существует множество мифов и стереотипов о русской эмиграции: белая кость, аристократия, монархисты, пропивающие награды в парижских кабаках … Откуда взялось всё это.
— В первую очередь, советский кинематограф
— А существуют ли фильмы, достоверно , без искажений показывающие русскую эмиграцию? Что стоит смотреть или читать людям, интересующимся темой?
— На мой субъективный взгляд — с художественными кинофильмами пока у нас проблемы. Если говорить о документальном кино, то рекомендую многосерийный фильм петербургского режиссера-документалиста Михаила Львовича Ордовского-Танаевского «Русский Корпус. Свидетельства». Интервью, живые свидетельства, и в первую очередь — тональность, интонации, рефлексия рассказчиков -. Производят Сильное Впечатление независимо от личного отношения к: их действиям и поступкам ЕСЛИ говорить о популярной исторической литературе, то порекомендовал бы начинающим читателям исторический очерк Михаила Викторовича Назарова «Миссия русской эмиграции» (я Том). А за консультациями по поводу литературы по отдельным темам и сюжетам истории русской эмиграции можно обратиться в Дом русского зарубежья.
— Отношение эмигрантов к России — каким оно было? Какие настроения преобладали?
— Если говорить о довоенной эмиграции, то многие «сидели на чемоданах» и ждали, когда падет советская власть, чтобы вернуться на родину. В 1 920-е — 1930-е годы политически активная часть эмиграции понимала, что на родине происходят огромные социальные перемены и их результаты нужно учитывать. Надежды на механическую реставрацию — власти, собственности, Дома Романовых, привычных форм дореволюционной жизни — вряд ли реалистичны. Поэтому эмиграция стремилась узнать и понять — что происходит «за железным занавесом» и как народ относится к власти. Для сбора информации использовались разные сведения, вплоть до перебросок через границу добровольцев. . Из них Большинство заканчивались трагично: Конечно, часть эмиграции ушла в быт, небольшая часть — в той или иной форме — примирилась с советской властью. Были и те, кто не только вернулся, но и пошел служить большевикам в качестве агентов в Зарубежье. Среди самых известных примеров — муж Марины Цветаевой, первопоходник, подпоручик Марковского пехотного полка Сергей Яковлевич Эфрон и муж Надежды Плевицкой, начальник Корниловской Ударной Дивизии генерал-майор Николай Владимирович Скоблин. Но большинство, по крайней мере в европе, занимали позицию непримиримую, а вот формы этой непримиримости варьировались. По оценкам британских экспертов, в 1937-1938 гг годах в европе проживали примерно 350 тыс. неассимилированных русских беженцев. В +1993 году сын офицера Корниловского Ударного полка Ярослав Александрович Трушнович рассказывал мне об этомтак: «В тысяче девятьсот тридцать четыре году в Белграде было как минимум 80 русских организаций, включая Союз рыболовов в 16 человек, который тоже считался политической организацией. Подавляющее большинство военной эмиграции желало драться ».
— Острый вопрос — эмиграция и сотрудничество с нацистской Германией. Какие были мотивы, аргументы у сторонников и противников? Сильный ли урон нанесло это «имиджу» русской эмиграции?
— Это большая и сложная тема, о которой скажу коротко. Ликвидация Российской государственности и суверенитета исключались. Думаю, что эмигрантов, которых мы бы назвали русскими национал-социалистами, было немного и они не пользовались серьезным политическим влиянием среди соотечественников. Гораздо больше было политически активных эмигрантов, интересовавшихся результатами социальных экспериментов Гитлера, Муссолини, Салазара 1930-х годов, искавших варианты «третьего пути» по организации общественной жизни и народного хозяйства — между классическим капитализмом и сталинским социализмом. По сравнению со сталинскими колхозами и ГУЛАГом, в котором к 1941 году находилось более 3,3 млн человек, этот «третий путь», «национально-трудовой строй» всё равно выглядел более оптимальным, так как допускал частную инициативу, предпринимательство и крестьянскую собственность на землю без реституции прав помещиков. Но и эти активисты вряд ли составляли большинство. Думаю, что среди эмигрантов большинство в Европе составляли либо те, кто рассчитывал на то, что в войне между Германией и СССР рухнет власть Сталина, а дальше возможны варианты, либо те, кто занимал нейтральную позицию. Какая-то часть эмигрантов считала, что нужно защищать внешние границы СССР, так как объективно — это российские границы. Другие, вспоминая слова покойного генерала Врангеля, намеревались «идти хоть с чертом против большевиков при условии, что этот черт не сможет оседлать Россию». Генерал-лейтенант Антон Иванович Деникин считал, что нужно ориентироваться на англо-французских союзников, которые разобьют Гитлера, а затем и Сталина. Он принципиально и решительно отвергал участие в войне на стороне Германии, но ни на йоту не изменил своего отношения к большевистскому режиму и в 1 946 году писал: «Ничто не изменилось в основных чертах идеологии большевиков и в практике управления ими страной. По-прежнему в СССР задушены слово и мысль; по-прежнему царит там потогонная система крепостного труда, а в концентрационных лагерях томятся на каторжных работах миллионы безвинных людей; по-прежнему доносы, сыск и провокация являются обычными методами советского правления, «стенка» — излюбленным средством расправы, а страх, всеподавляющий, животный страх — основным оплотом советского правопорядка. По-прежнему народы богатейшей в мире страны — нищи, безгласны, бессудны и бесправны. Этого не знает только тот, кто знать не желает ». Судить об ущербе «имиджу» эмиграции мне здесь трудно — гражданские войны за 25-30 лет не заканчиваются, а эмигранты считали, что они ведут свою гражданскую войну. Эту точку зрения либо можно принять, либо отвергнуть, а оценки поступков в любом случае будут индивидуальны, и вряд ли когда-либо они станут единодушными. Поэтому предлагаю оценить аргументы и мотивы участников событий самим читателям, посмотрев на досуге вышеупомянутый фильм Михаила Ордовского-Танаевского.
— Что изменилось для эмигрантов после крушения советского строя?
— Или — что не изменилось .. Эти вопросы лучше задать самим эмигрантам?. Если коротко — было очень много надежд. Борис Степанович Брюно, кадет Владикавказского кадетского корпуса, в 1991 году говорил мне, что будущее России зависит от того, найдутся ли хорошие священники, хорошие учителя и хорошие офицеры. Кто и что хотел увидеть в постсоветской России .. Для одних -? Самым важным оказались границы, собирание земель и территорий вокруг Российского государства. Для других — главное волнение и опасения связывались с сохранением советского наследия, мавзолея и новым витком сталинославия. Для третьих — важнейшую роль имеет место России в окружающем мире — или отстраненность и дистанцированность от этого мира. Но многие сердечно и искренне, несмотря на преклонный возраст, ринулись помогать и посильно служить, издавать на свои крошечные пенсии книги, журналы, воссоздавать разрушенные храмы … Единицы переехали и вернулись на родину. Но нужно понимать, что после революции 1 917 года прошли три поколения, и русская эмиграция в 1 990-е годы была совсем не такой, как в 1950-е — 1960-е.
— Что сегодня представляют из себя эмигрантские общины? Насколько ассимилировались или, наоборот, сохранили национальную идентичность?
— На мой взгляд, Русское Зарубежье, о котором говорил в своей парижской речи Иван Алексеевич Бунин в 1924 году, стало неотъемлемой частью российской истории и культуры еще в конце прошлого века. Всего один красноречивый пример:. В эмиграции уже давно не отмечается памятными богослужениями, собраниями и выступлениями 7 ноября — годовщина захвата власти большевиками в России, День Скорби и Непримиримости, когда-то объединявший практически всю эмиграцию. Потомки русских казаков в США
— Травма в общественном сознании, как последствие раскола и Исхода — она уже залечена или еще нет? Переживаем ли мы сегодня последствия? Какие?
— А вы полагаете, что раскол и Исход 1920 года кого-то всерьез заботят .. Они вполне будут скоро забыты?. Помирят непримиримое. В этом смысле боюсь, что мы стоим перед лукавым искушением. Мы давно отказались от серьезного и честного разговора о собственном прошлом — о большевизме и его цене. Мы всё пытаемся соединить ГУЛАГ, колхозы, НКВД и миллионные жертвы — с исторической Россией. При необходимости в один ряд поставят и Дзержинского, и Бунина, и Сталина, и митрополита Антония (Храповицкого). Зачем нужно было устраивать перезахоронение в России Вдовствующей императрицы Марии Федоровны? Чтобы везти ее останки мимо памятников убийце ее детей и внуков? .. Зачем нужно было устраивать перезахоронение в России генерал-лейтенанта Антона Ивановича Деникина и Ивана Александровича Ильина? .. Чтобы и далее без тени смущения прославлять Сталина и «счастливую колхозную жизнь» с трудоднями ? в виде палочек в колхозном табеле .. Русская эмиграция всегда считала себя голосом свободной России — в словах, делах, мыслях, в устроении церковной и приходской жизни, в творчестве и молитве, в отрицании большевистской несвободы, губительной для человеческого духа. Но разве не новой несвободы ищет современная Россия? И следовательно — для чего нам такой богатый и разный эмигрантский опыт, если нуждаемся мы только в эмигрантских раритетах, чтобы улучшить свой имидж? .. Русского Зарубежья больше нет. Следовательно, нет и эмигрантского неприятия советской власти, а те эмигранты и их потомки, которые остались — не все, слава Богу, но многие с нею теперь предпочитают соглашаться, не замечая или не желая замечать тревожные события и факты. И они, и мы, по-моему, разучились в значительной степени различать духов — и видеть разницу между русским и советским. . Большевизмом и Между Россией Нынче мы постепенно и Успешно приватизируем остатки Зарубежной России, включая архивы, документы, экспонаты — и даже в отдельных случаях останки — лишь бы ничто нам не мешало и не препятствовало пребывать в историческом беспамятстве, благодушии и равнодушии. Поэтому мы стремимся как можно скорее забыть о том, что национальная эмиграция стремилась хотя бы на полчаса приблизить конец советской власти. неизвестны оценки смертности от голода в сталинских колхозах в 1930-е — 1940-е годы по СССР, численность погибших при подавлении антиколхозных восстаний начала 1930-х годов, численность «сактированных» заключенных-доходяг, умерших сразу же после формального освобождения и в статистику смертности в ГУЛАГе не включенных, и т. д. В целом это разве не катастрофа? В какой стране мира всего за 35 лет произошло что-то подобное? Да, конечно, и в царской России случались катаклизмы, только масштабы потерь несопоставимы. Например, от голода и холеры в 1891-1892 годах при Александре III погибли 375 тыс. человек, интеллигенция говорила: «Царь-голод». По всем составам преступлений, включая уголовные, а также преступления, за которые судили военно-полевые суды, в Российской империи почти за сорок лет, в 1875-1913 годах были казнены, со всеми допусками и преувеличениями, не более 10 тыс.человек — сравните с миллионом расстрелянных «контрреволюционеров». За 30 лет, в 1885-1915 годах в России в тюремной системе Гражданского ведомства умерли 126 тыс. человек, это при низком уровне медицины и отсутствии антибиотиков -. теперь сравните с двумя миллионами погибших заключенных советских тюрем и лагерей (это без раскулаченных) А как оценить постоянное принуждение к жизни во лжи и лицемерии, опустошавших человеческие души и убивавших в человеке его духовное самостояние ? .. Побуждения к доносительству, к смене убеждений по команде в соответствии с очередным решением партийно-политических органов .. Нужно было демонстрировать лояльность, энтузиазм, преданность, изображать из себя «беспартийного большевика?» — или быть им по убеждениям. . Конечно, это имело всё необратимые Последствия ТАКИМ образом, если бы не уехали — результат предсказать нетрудно. Особенно если учесть, что, например, на Среднем Урале в рамках репрессивной политики бывшим чинам Белых армий выносили смертные приговоры в том числе с формулировкой «в будущем для советской власти — пользы не принесет». Иван Алексеевич Бунин в своей знаменитой речи тысяча девятьсот двадцать четыре года ответил на вопрос, почему не остались: «Мы так или иначе не приняли жизни, воцарившейся с некоторых пор в России, были в том или ином несогласии, в той или иной борьбе с этой жизнью и, убедившись, что дальнейшее сопротивление наше грозит нам лишь бесплодной, бессмысленной гибелью, ушли на чужбину ».
Беседовал Артем Левченко («Православие и Мир»)
Русские белые эмигранты – кто они?
В эти дни ровно 95 лет назад Крым один за одним покидали пароходы, перегруженные людьми. Десятки тысяч участников антибольшевистского сопротивления и члены их семей покидали Россию, спасаясь от неминуемой гибели.
В чем особенность Исхода 1920 года по сравнению с другими волнами эмиграции? Об одной из величайших трагедий в нашей истории и ее последствиях рассказывает Кирилл Михайлович Александров, кандидат исторических наук, сотрудник Мемориально-просветительского и историко-культурного центра «Белое Дело» (Санкт-Петербург).
– В первой половине XX века принято говорить о двух волнах эмиграции. «Первую волну» традиционно связывают с периодом революции и Гражданской войны. Это люди, покинувшие родину самостоятельно, в составе воинских частей, в потоке гражданских беженцев, отступивших за границу с чинами Белых армий, выехавшие за границу вместе с семьей или бежавшие за рубеж нелегально. В составе «первой» волны Россию покинули около одного миллиона человек.
В это число не входят представители русских национальных меньшинств, проживавших на бывших окраинах Российской империи, получивших независимость – они российскую или советскую границу не пересекали, а просто получили новый статус. Некоторые из них всё же отождествляли себя с русской эмиграцией и позднее стали эмигрантами, по разным причинам выехав дальше на Запад, в первую очередь из-за опасения прихода советской власти. Позднее в Зарубежье эмигрантами стали называть и детей, а порой и внуков преимущественно представителей «первой» волны, даже если они родились уже за пределами России – многое зависело от самоидентификации, мироощущения и жизнечувствия каждого конкретного человека.
«Вторая» волна 1940-х годов – это примерно полмиллиона человек, имевших гражданство СССР по состоянию на 22 июня 1941 года, покинувших территорию СССР в годы войны (часть остарбайтеров и военнопленных, не вернувшихся на родину из Европы, беженцы, добровольно выехавшие с оккупированной территории СССР, а также власовцы и другие советские граждане, сотрудничавшие с противником в разных формах, члены их семей) и избежавших послевоенных репатриаций. Сюда же можно причислить несколько тысяч советских военнослужащих и специалистов, перебежавших из советских оккупационных зон стран Европы на Запад во второй половине 1940-х годов. Но абсолютное большинство составляли жители территорий, присоединенных к СССР в 1939-1940-х годах. Доля представителей всех национальных групп, отождествлявших себя именно с российской культурой, в этом потоке была вряд ли больше 100 тыс. человек.
Мы будем говорить о «первой» волне российской эмиграции.
Тут нужно понимать, что русские эмигранты и русские белые эмигранты – это разные категории. Русский эмигрант – это человек, отождествлявший себя с определенной культурной – а в большинстве случаев и религиозной – традицией, независимо от национальных или политических симпатий. Русский белый эмигрант, кроме того, занимал и вполне определенную политическую позицию, часто – энергичную, принципиальную, активистскую, то есть активного неприятия большевистской власти, ее преступлений и противостояния ей – и в той или иной степени связывал себя с Белым движением и традицией национального сопротивления большевикам. При этом далеко не все русские эмигранты, считавшие себя принципиальными политическими противниками большевиков, симпатизировали белым. Так что палитра настроений, оценок, реакций, взглядов была яркой и разной.
Крымский Исход 1920 года, конечно, отличался от Нарвского, Одесского, Новороссийского, Дальневосточного и других исходов. И здесь дело не только в многочисленности – исход русских людей в Маньчжурию тоже был многочисленным. За короткий период пребывания у власти в Крыму и на Юге России в 1920 году генерал-лейтенанту барону Петру Николаевичу Врангелю и его ближайшему соратнику, Александру Васильевичу Кривошеину, чье имя гораздо меньше известно нашим современникам, в значительной степени удалось создать модель российской государственности и наглядно показать и современникам, и потомкам – на каких основах и принципах белые собирались созидать и восстанавливать Россию.
Крымский Исход – это конец несостоявшегося русского Тайваня. И очень важно, что Русская Армия, с которой ушли десятки тысяч гражданских беженцев, покинула родину проигравшей, но не побежденной большевиками, что впоследствии причиняло им немалые беспокойства. «Мы вынесли Россию на своих знаменах», – подчеркивал в одном из своих приказов генерал Врангель. В 1920-1921 годах в Крыму и в лагере I армейского корпуса в Галлиполи была создана и укреплена очевидная альтернатива большевистской власти – и военная, и политическая, и социальная, и духовно-нравственная. При этом ведь белые и беженцы, покидавшие Крым 95 лет назад, понятия не имели о том, какой чудовищной ценой Россия и ее народ заплатят за власть большевиков в ближайшие тридцать лет.
– Известны ли точные цифры уехавших?
– По данным генерала Врангеля, на 126 кораблях и судах Крым покинули 145 693 человека. По данным его соратников – подпоручика Владимира Христиановича Даватца и общественно-политического деятеля Николая Николаевича Львова – на 126 кораблях и судах были вывезены до 136 тыс. человек. Порядок цифр представим.
– История не знает сослагательного наклонения, но тем не менее – а если бы не уехали? Могли ли остаться? Что сыграло главную роль в выборе судьбы, какие аргументы?
– Ответ несложный: по моему мнению, Россия за период с конца 1917 года и до весны 1953 года пережила демографическую катастрофу. Всего за 35 лет в нашей стране после установления власти, самоназвавшейся, по выражению Александра Солженицына, «советской», при этой власти, а зачастую и вследствие ее политических и социально-экономических мероприятий – погибли более 50 млн человек.
Эта чудовищная цифра складывается из суммирования основных категорий погибших. Численность каждой из них по отдельности в целом известна и может быть аргументирована либо демографическими расчетами, либо официальной статистикой, здесь мы их только суммируем: 7,5 млн человек – жертвы гражданской войны, 4,5 млн человек – жертвы голода 1921-1922 годов, 6,5 млн человек – жертвы рукотворного голода 1933 года, 0,8 млн человек – «кулаки», погибшие на этапах раскулачивания и в спецпоселках для раскулаченных, примерно 1 млн – «контрреволюционеры» (так называемая «58-я статья»), расстрелянные по политическим обвинениям в 1923-1953 годах, 2 млн – заключенные, погибшие в колониях, тюрьмах, лагерях, на этапах, в изоляторах в 1922-1953 годах, 27 млн – жертвы локальных войн, конфликтов и Второй мировой войны, 1,3 млн – жертвы голода 1947 года и послевоенной борьбы власти с повстанцами.
Некоторые категории установить до сих пор проблематично, например, неизвестны оценки смертности от голода в сталинских колхозах в 1930-е – 1940-е годы по СССР, численность погибших при подавлении антиколхозных восстаний начала 1930-х годов, численность «сактированных» заключенных-доходяг, умерших сразу же после формального освобождения и в статистику смертности в ГУЛАГе не включенных, и т. д. В целом это разве не катастрофа? В какой стране мира всего за 35 лет произошло что-то подобное?
Да, конечно, и в царской России случались катаклизмы, только масштабы потерь несопоставимы. Например, от голода и холеры в 1891-1892 годах при Александре III погибли 375 тыс. человек, интеллигенция говорила: «Царь-голод». По всем составам преступлений, включая уголовные, а также преступления, за которые судили военно-полевые суды, в Российской империи почти за сорок лет, в 1875-1913 годах были казнены, со всеми допусками и преувеличениями, не более 10 тыс. человек – сравните с миллионом расстрелянных «контрреволюционеров». За 30 лет, в 1885-1915 годах в России в тюремной системе гражданского ведомства умерли 126 тыс. человек, это при низком уровне медицины и отсутствии антибиотиков – теперь сравните с двумя миллионами погибших заключенных советских тюрем и лагерей (это без раскулаченных).
А как оценить постоянное принуждение к жизни во лжи и лицемерии, опустошавших человеческие души и убивавших в человеке его духовное самостояние?.. Побуждения к доносительству, к смене убеждений по команде в соответствии с очередным решением партийно-политических органов?.. Нужно было демонстрировать лояльность, энтузиазм, преданность, изображать из себя «беспартийного большевика» – или быть им по убеждениям. Конечно, всё это имело необратимые последствия.
Таким образом, если бы не уехали – результат предсказать нетрудно. Особенно если учесть, что, например, на Среднем Урале в рамках репрессивной политики бывшим чинам Белых армий выносили смертные приговоры в том числе с формулировкой «в будущем для советской власти – пользы не принесет». Иван Алексеевич Бунин в своей знаменитой речи 1924 года ответил на вопрос, почему не остались: «Мы так или иначе не приняли жизни, воцарившейся с некоторых пор в России, были в том или ином несогласии, в той или иной борьбе с этой жизнью и, убедившись, что дальнейшее сопротивление наше грозит нам лишь бесплодной, бессмысленной гибелью, ушли на чужбину».
– Можно ли хотя бы приблизительно оценить масштаб потери, которую понесла Россия из-за эмиграции?
– Когда-нибудь это произойдет, когда будут составлены максимально полные поименные базы данных представителей русского образованного класса и мы сможем оценить масштабы потерь, которые были понесены обществом в результате революции, гражданской войны и эмиграции. Но для этого необходимо понимать значение и ценность человеческой жизни и человеческого капитала. Как можно оценить и чем измерить несозданные научные школы и технологии, не воспитанные поколения учеников и студентов, неосуществленные эксперименты и неразработанные теории, ненаписанные учебники, произведения и картины, неснятые кинофильмы, несделанные открытия, незащищенные диссертации и неоткрытые лаборатории…
Как оценить ущерб для правового сознания и общественного воспитания в результате исчезновения русских юристов?.. Как можно объяснить, что ум и таланты таких инженеров-авиаконструкторов как Игорь Иванович Сикорский, Александр Николаевич Прокофьев де Северский, Александр Михайлович Картвели – и сотен других инженеров, реализовавших себя за рубежом, о чем свидетельствуют анкеты Архива Общества русских инженеров – уникальны?..
Питирим Александрович Сорокин создал целый социологический факультет в Гарварде. Какой финансовой мерой можно измерить это интеллектуальное достижение, потерянное для России?.. А в каких единицах оценить многолетнюю работу кафедры истории русской культуры, работавшую под руководством Федора Августовича Степуна в Мюнхенском университете?.. Подобных примеров читатели и сами могут привести более чем достаточно.
– Если попытаться найти в трагедии эмиграции положительные моменты – были ли они? Что дала эмиграция России и миру? Известна фраза «Мы увезли Россию с собой». Действительно ли эмиграция позволила сохранить от уничтожения часть русской культуры?
– Если вновь вернуться к парижской речи Ивана Алексеевича Бунина, то он отчетливо сформулировал суть и смысл миссии русской эмиграции: свидетельство о том, что Россия – это не СССР, а русское и советское – диаметрально противоположные, враждебные и несмешиваемые понятия («Можно было претерпеть ставку Батыя, но Ленинград нельзя претерпеть»); свидетельство о большевизме остальному миру; и – продолжение сопротивления. Да, эмиграция не свергла советской власти. Но, как сказал в одном из своих выступлений литератор и политзаключенный Никита Игоревич Кривошеин, она хотя бы на полчаса приблизила конец советской власти. А полчаса – это очень много.
– Существует множество мифов и стереотипов о русской эмиграции: белая кость, аристократия, монархисты, пропивающие награды в парижских кабаках… Откуда взялось всё это?
– В первую очередь, советский кинематограф.
– А существуют ли фильмы, достоверно, без искажений показывающие русскую эмиграцию? Что стоит смотреть или читать людям, интересующимся темой?
– На мой субъективный взгляд – с художественными кинофильмами пока у нас проблемы. Если говорить о документальном кино, то рекомендую многосерийный фильм петербургского режиссера-документалиста Михаила Львовича Ордовского-Танаевского «Русский Корпус. Свидетельства». Интервью, живые свидетельства, и в первую очередь – тональность, интонации, рефлексия рассказчиков – производят сильное впечатление независимо от личного отношения к их действиям и поступкам.
Если говорить о популярной исторической литературе, то порекомендовал бы начинающим читателям исторический очерк Михаила Викторовича Назарова «Миссия русской эмиграции» (I том). А за консультациями по поводу литературы по отдельным темам и сюжетам истории русской эмиграции можно обратиться в Дом русского зарубежья.
– Отношение эмигрантов к России – каким оно было? Какие настроения преобладали?
– Если говорить о довоенной эмиграции, то многие «сидели на чемоданах» и ждали, когда падет советская власть, чтобы вернуться на родину. В 1920-е – 1930-е годы политически активная часть эмиграции понимала, что на родине происходят огромные социальные перемены и их результаты нужно учитывать. Надежды на механическую реставрацию – власти, собственности, Дома Романовых, привычных форм дореволюционной жизни – вряд ли реалистичны. Поэтому эмиграция стремилась узнать и понять – что происходит «за железным занавесом» и как народ относится к власти. Для сбора информации использовались разные сведения, вплоть до перебросок через границу добровольцев. Большинство из них заканчивались трагично.
Конечно, часть эмиграции ушла в быт, небольшая часть – в той или иной форме –примирилась с советской властью. Были и те, кто не только вернулся, но и пошел служить большевикам в качестве агентов в Зарубежье. Среди самых известных примеров – муж Марины Цветаевой, первопоходник, подпоручик Марковского пехотного полка Сергей Яковлевич Эфрон и муж Надежды Плевицкой, начальник Корниловской Ударной дивизии генерал-майор Николай Владимирович Скоблин.
Но большинство, по крайней мере в Европе, занимали позицию непримиримую, а вот формы этой непримиримости варьировались.
По оценкам британских экспертов, в 1937-1938 годах в Европе проживали примерно 350 тыс. неассимилированных русских беженцев. В 1993 году сын офицера Корниловского Ударного полка Ярослав Александрович Трушнович рассказывал мне об этом так: «В 1934 году в Белграде было как минимум 80 русских организаций, включая Союз рыболовов в 16 человек, который тоже считался политической организацией. Подавляющее большинство военной эмиграции желало драться».
– Острый вопрос – эмиграция и сотрудничество с нацистской Германией. Какие были мотивы, аргументы у сторонников и противников? Сильный ли урон нанесло это «имиджу» русской эмиграции?
– Это большая и сложная тема, о которой скажу коротко. Ликвидация Российской государственности и суверенитета исключались. Думаю, что эмигрантов, которых мы бы назвали русскими национал-социалистами, было немного и они не пользовались серьезным политическим влиянием среди соотечественников. Гораздо больше было политически активных эмигрантов, интересовавшихся результатами социальных экспериментов Гитлера, Муссолини, Салазара 1930-х годов, искавших варианты «третьего пути» по организации общественной жизни и народного хозяйства – между классическим капитализмом и сталинским социализмом. По сравнению со сталинскими колхозами и ГУЛАГом, в котором к 1941 году находилось более 3,3 млн человек, этот «третий путь», «национально-трудовой строй» всё равно выглядел более оптимальным, так как допускал частную инициативу, предпринимательство и крестьянскую собственность на землю без реституции прав помещиков. Но и эти активисты вряд ли составляли большинство.
Думаю, что среди эмигрантов большинство в Европе составляли либо те, кто рассчитывал на то, что в войне между Германией и СССР рухнет власть Сталина, а дальше возможны варианты, либо те, кто занимал нейтральную позицию. Какая-то часть эмигрантов считала, что нужно защищать внешние границы СССР, так как объективно – это российские границы. Другие, вспоминая слова покойного генерала Врангеля, намеревались «идти хоть с чертом против большевиков при условии, что этот черт не сможет оседлать Россию».
Генерал-лейтенант Антон Иванович Деникин считал, что нужно ориентироваться на англо-французских союзников, которые разобьют Гитлера, а затем и Сталина. Он принципиально и решительно отвергал участие в войне на стороне Германии, но ни на йоту не изменил своего отношения к большевистскому режиму и в 1946 году писал: «Ничто не изменилось в основных чертах идеологии большевиков и в практике управления ими страной. По-прежнему в СССР задушены слово и мысль; по-прежнему царит там потогонная система крепостного труда, а в концентрационных лагерях томятся на каторжных работах миллионы безвинных людей; по-прежнему доносы, сыск и провокация являются обычными методами советского правления, “стенка” – излюбленным средством расправы, а страх, всеподавляющий, животный страх –основным оплотом советского правопорядка. По-прежнему народы богатейшей в мире страны – нищи, безгласны, бессудны и бесправны. Этого не знает только тот, кто знать не желает». Вместе с тем Деникин со своей принципиальной позицией в годы войны оказался в меньшинстве.
Генерал-майор Антон Васильевич Туркул полагал, что русские эмигранты должны поддерживать тех «подсоветских» людей, которые поднимут трехцветный флаг и бросят вызов Сталину. В эмиграции в 1930-е годы нашла отклик точка зрения журнала «Часовой» и Национально-трудового союза о том, что такие люди найдутся и выйдут они из рядов Красной армии – в знак протеста против коллективизации и голода 1933 года, унесших миллионы человеческих жизней.
Генерал-лейтенант профессор Николай Николаевич Головин утверждал, что даже если –вопреки здравому смыслу – Германия будет вести против СССР колониальную войну, у нее никогда не хватит сил и ресурсов для того, чтобы оккупировать и удержать под своим контролем такую огромную территорию. И так далее. Мнений и вариантов действий предлагалось много.
На практике в 1941-1945 годах примерно 14-15 тысяч русских эмигрантов несли военную службу на стороне Германии, в том числе многие генералы и белые воины, включая, вероятно, несколько тысяч офицеров, а также Георгиевские кавалеры, офицеры службы Генерального штаба, герои и участники Первой мировой войны.
Участвовали в Сопротивлении и служили в войсках союзников сотни русских эмигрантов, может быть – несколько тысяч максимум. Но белых воинов среди них было несопоставимо меньше. Один из самых известных из них – Л.-гв. штабс-капитан конной артиллерии Игорь Александрович Кривошеин, участник французского Сопротивления и узник Бухенвальда. В 1947 году французские власти депортировали его вместе с семьей из Франции. В итоге он репатриировался в СССР, в 1949 году был арестован органами МГБ и осужден на десять лет за «сотрудничество с мировой буржуазией». В 1954 году его освободили, а выпустили из СССР обратно во Францию лишь в 1974 году.
Особая история – служба белых воинов во власовской армии. Из 35 генералов власовской армии – более половины участвовали в Белом движении, среди полковников, подполковников и войсковых старшин их доля превысила четверть. Бывшие чины Белых армий преобладали на должностях командиров частей и соединений. Кроме офицеров Русского Корпуса и Казачьего Стана, они дали власовцам корпусного, дивизионного и как минимум пять полковых и четырех батальонных командиров.
Конечно, были и эмигранты, сохранившие в годы войны нейтральную позицию. Судить об ущербе «имиджу» эмиграции мне здесь трудно – гражданские войны за 25-30 лет не заканчиваются, а эмигранты считали, что они ведут свою гражданскую войну. Эту точку зрения либо можно принять, либо отвергнуть, а оценки поступков в любом случае будут индивидуальны, и вряд ли когда-либо они станут единодушными. Поэтому предлагаю оценить аргументы и мотивы участников событий самим читателям, посмотрев на досуге вышеупомянутый фильм Михаила Ордовского-Танаевского.
– Что изменилось для эмигрантов после крушения советского строя?
– Или – что не изменилось?.. Эти вопросы лучше задать самим эмигрантам. Если коротко– было очень много надежд. Борис Степанович Брюно, кадет Владикавказского кадетского корпуса, в 1991 году говорил мне, что будущее России зависит от того, найдутся ли хорошие священники, хорошие учителя и хорошие офицеры. Кто и что хотел увидеть в постсоветской России?.. Для одних – самым важным оказались границы, собирание земель и территорий вокруг Российского государства. Для других – главное волнение и опасения связывались с сохранением советского наследия, мавзолея и новым витком сталинославия. Для третьих – важнейшую роль имеет место России в окружающем мире –или отстраненность и дистанцированность от этого мира. Но многие сердечно и искренне, несмотря на преклонный возраст, ринулись помогать и посильно служить, издавать на свои крошечные пенсии книги, журналы, воссоздавать разрушенные храмы… Единицы переехали и вернулись на родину. Но нужно понимать, что после революции 1917 года прошли три поколения, и русская эмиграция в 1990-е годы была совсем не такой, как в 1950-е – 1960-е.
– Что сегодня представляют из себя эмигрантские общины? Насколько ассимилировались или, наоборот, сохранили национальную идентичность?
– На мой взгляд, Русское Зарубежье, о котором говорил в своей парижской речи Иван Алексеевич Бунин в 1924 году, стало неотъемлемой частью российской истории и культуры еще в конце прошлого века. Всего один красноречивый пример: в эмиграции уже давно не отмечается памятными богослужениями, собраниями и выступлениями 7 ноября – годовщина захвата власти большевиками в России, День Скорби и Непримиримости, когда-то объединявший практически всю эмиграцию.
– Травма в общественном сознании, как последствие раскола и Исхода – она уже залечена или еще нет? Переживаем ли мы сегодня последствия? Какие?
– А вы полагаете, что раскол и Исход 1920 года кого-то всерьез заботят?.. Они вполне будут скоро забыты. Помирят непримиримое. В этом смысле боюсь, что мы стоим перед лукавым искушением. Мы давно отказались от серьезного и честного разговора о собственном прошлом – о большевизме и его цене. Мы всё пытаемся соединить ГУЛАГ, колхозы, НКВД и миллионные жертвы – с исторической Россией. При необходимости в один ряд поставят и Дзержинского, и Бунина, и Сталина, и митрополита Антония (Храповицкого).
Зачем нужно было устраивать перезахоронение в России Вдовствующей императрицы Марии Федоровны? Чтобы везти ее останки мимо памятников убийце ее детей и внуков?..
Зачем нужно было устраивать перезахоронение в России генерал-лейтенанта Антона Ивановича Деникина и Ивана Александровича Ильина?.. Чтобы и далее без тени смущения прославлять Сталина и «счастливую колхозную жизнь» с трудоднями в виде палочек в колхозном табеле?..
Русская эмиграция всегда считала себя голосом свободной России – в словах, делах, мыслях, в устроении церковной и приходской жизни, в творчестве и молитве, в отрицании большевистской несвободы, губительной для человеческого духа. Но разве не новой несвободы ищет современная Россия? И следовательно – для чего нам такой богатый и разный эмигрантский опыт, если нуждаемся мы только в эмигрантских раритетах, чтобы улучшить свой имидж?..
Русского Зарубежья больше нет. Следовательно, нет и эмигрантского неприятия советской власти, а те эмигранты и их потомки, которые остались – не все, слава Богу, но многие с нею теперь предпочитают соглашаться, не замечая или не желая замечать тревожные события и факты. И они, и мы, по-моему, разучились в значительной степени различать духов – и видеть разницу между русским и советским. Между большевизмом и Россией.
Нынче мы постепенно и успешно приватизируем остатки Зарубежной России, включая архивы, документы, экспонаты – и даже в отдельных случаях останки – лишь бы ничто нам не мешало и не препятствовало пребывать в историческом беспамятстве, благодушии и равнодушии. Поэтому мы стремимся как можно скорее забыть о том, что национальная эмиграция стремилась хотя бы на полчаса приблизить конец советской власти.
Подготовил Артем Левченко
pravmir.ru
Последнее правительство Белой России – Петр Врангель и Александр Кривошеин
Крымский «исторический миг» прошел под знаком сотрудничества Врангеля и Кривошеина. Неудивительно, что оба так хорошо сошлись, потому что прекрасно понимали друг друга. Кроме объединяющего их патриотизма их сближал врожденный прагматизм, позволяющий искать правильные решения в обстановке полного развала Белой армии и тыла. Врангель в своих мемуарах писал: «Умный и проницательный А.В. Кривошеин ясно отдавал отчет в ошибочности стратегии главного командования. Человек политики, он готов был искать точные причины провалов и успехов. А.В. Кривошеин не сочувствовал политике главного командования, ставил в вину Деникину отсутствие определенной реальной программы».
Существовавшее с апреля по ноябрь 1920 года Правительство Юга России под начальством генерала Петра Врангеля и председательством Александра Кривошеина яростно сопротивлялось натиску красной армии и пыталось получить поддержку со стороны союзников.
Наконец, «под самый занавес» французский верховный комиссар граф де Мартель вручил 20 октября 1920 года в торжественной обстановке свои верительные грамоты в присутствии Кривошеина и Б.А. Татищева, исполняющего обязанности начальника внешних сношений, и сопровождавших его адмирала де Бон и генерала Бруссо.
22 октября, после завтрака, данного адмиралом на броненосце «Прованс» в честь генерала Врангеля и Кривошеина, адмирал выехал в Константинополь и Париж, где он должен был добиваться удовлетворения насущных нужд армии.
Но было поздно – всё равно одна губерния не могла воевать с сорока девятью. Силы Белой армии были истощены, «потрясенные жестокими испытаниями войска дрались вяло».
Одно вне сомнения: обстоятельства, сопровождавшие конец гражданской войны в России, граничили с чудом. Гражданская война знала происшедшие в полном беспорядке, безвластии и панике «эвакуации» Новороссийска и Одессы, и занесенные снегом бесчисленные эшелоны Колчака, но в Крыму эвакуация армии, военных и гражданских управлений и той части населения, которая не захотела там оставаться, осуществилась, несмотря на свои огромные масштабы, в условиях совсем иного порядка.
Погрузилось на корабли, не считая судовых команд, 145693 человека!
11 ноября 1920 года собралось в последний раз последнее русское правительство под председательством А.В. Кривошеина (несмотря на географическое ограничение – «Юга России», власть, признаваемая русской общественностью, от умеренно-правых до Милюкова, была действительно русской), а 12 ноября должна была начаться погрузка гражданских и военных управлений.
Отдав последние распоряжения, Кривошеин выехал в полночь из Севастополя на английском адмиральском крейсере «Кентавр».
«Я просил его переговорить, – пишет генерал Врангель, – с французским верховным комиссаром в Константинополе и заручиться его содействием на случай прибытия нашего в Босфор. Вместе с тем я поручил Александру Васильевичу принять меры к организации помощи имеющим прибыть беженцам, привлекши к работе русские и, если представится возможность, и иностранные общественные силы…»
«У трапа Кривошеина встретил адмирал со штабом; нас провели в салон. Кривошеин спал в салоне одетым. Крейсер шел. Мы оставили Россию, на этот раз надолго».
В эту ночь кончилось «кругосветное путешествие» «Александра Васильевича», начавшееся 32 года тому назад, когда всесильный царский министр граф Д.А. Толстой, отправляя безвестного молодого чиновника путешествовать вокруг света, открыл ему двери к большой жизненной дороге…
Те месяцы, которые ему суждено было еще прожить, были скорее медленным умиранием, чем жизнью. Сломленный пережитым, потеряв двух старших сыновей в Добровольческой армии, Кривошеин скончался 28 октября 1921 года в Берлине, в возрасте 64 лет.
«Пример Витте, Столыпина и Кривошеина показывает, что старый режим умел отбирать людей… К сожалению, он не умел их хранить».
Письмо генерала Петра Врангеля – Александру Кривошеину
Крейсер «Генерал Корнилов», 29 ноября 1920 г.
Правительство Юга России мною расформировано. Но с Вами, Александр Васильевич, мы дружно работали вместе в Крыму, работаем рука об руку, еще теснее, в эти грозные дни – и будем, я верю, так работать и дальше.
В сложной политической обстановке, не смущаясь партийными нападками справа и слева, мы оба твердо стремились, насколько смогли, к одной цели: разгадать жизненные потребности русского возрождения, прислушиваясь прежде всего к голосу населения и армии, кровью своей жертвовавшей за родину.
Опыт минувших месяцев, сочувственные отклики общественных организаций и прорвавшееся наружу в дни эвакуации общее сожаление всех слоев крымского населения о нашем уходе укрепляют во мне глубокое нравственное убеждение, что в области гражданского управления основная линия поведения взята была нами правильно.
События последних дней переносят временно центр тяжести ближайших задач за пределы внутреннего управления. Помня, как полезна была весенняя поездка Ваша за границу, и горячо благодаря Вас за работу в Константинополе, в только что пережитую неделю, я прошу Вас ехать теперь в Париж, помочь там общему делу.
Как ни тяжело мне будет оставаться здесь без Вашей испытанной поддержки, даже на короткое время, но в интересах дальнейшей борьбы за родину, дорогой Александр Васильевич, надо спешить.
Обнимаю Вас. П.Врангель
Отрывок из книги «Судьба века – Кривошеины», Звезда, СПб, 2002 г.
Правительство Юга России – правительство при главнокомандующем Вооруженными Силами Юга России генерале Петре Врангеле в Крыму, сформированное после добровольной отставки Антона Деникина 22 марта (4 апреля) 1920 года и существовавшее с апреля по ноябрь 1920 года уже под командованием Врангеля. Глава правительства – Александр Кривошеин, видный государственный деятель России.
Кривошеин Александр Васильевич (1857, Варшава – 1921, Берлин) – государственный деятель, в 1906-08 годах товарищ министра финансов, управляющий Дворянским и Крестьянским банками. С 1906 года член Государственного совета, в 1908-15 годах Главноуправляющий землеустройством и земледелием. Руководил проведением столыпинской аграрной реформы. В 1920 году глава Правительства Юга России, затем в эмиграции.
НИКИТА КРИВОШЕИН, pravmir.ru
Представители Орловской губернии в Крымском исходе 1920−1921 гг.
В ноябре 1920 года Русской армией генерала Врангеля был оставлен последний анклав Белого движения — полуостров Крым. Более 145 000 человек — солдат, казаков, офицеров, членов их семей и беженцев на 126 судах покидали Крым с надеждой вернуться весной и продолжить борьбу с большевиками.
Эвакуация проводилась организованно. Все, кто хотел, покинули Родину вплоть до последних солдат и гражданских лиц. С кораблей беженцы сошли на берег в Константинополе. В его окрестностях в Чаталже и Чилингире был размещён Донской корпус генерала Ф. Ф. Абрамова. Пехотные, инженерные, кавалерийские, артиллерийские части и военные училища были сведены в 1 й Армейский корпус генерала А. П. Кутепова, рассредоточенные на полуострове Галлиполи (Турция). Казачьи части Кубанского корпуса генерала М. А. Фостикова были вывезены на греческий остров Лемнос, а русская эскадра в количестве 33 кораблей бывшего Русского Императорского флота ушла в порт Бизерта (Тунис).
Командованием были сделаны выводы из Новороссийской катастрофы Вооружённых сил Юга России конца 1919 года. На Перекопе войска почти в течение года сдерживали наступления в несколько раз превосходящих сил красных, позволив в тылу подготовиться к планируемой эвакуации. Работами по укреплению позиций на Перекопе руководил выпускник Орловского Бахтина кадетского корпуса георгиевский кавалер генерал-майор Владимир Фёдорович Субботин, до февраля 1920 года градоначальник и командир Севастопольской крепости, умер в 1937 г. в Асуньсьоне (Парагвай). Среди тех, кто готовил уникальную операцию по эвакуации войск и населения, был вице-адмирал Михаил Павлович Саблин. Участник Цусимского сражения на броненосце «Осляби», награждённый в 1-й мировой Георгиевским оружием, умер 17 октября 1920 г. за месяц до эвакуации в Севастополе. Он был последним из командующих Черноморским флотом, похороненных во Владимирском адмиральском соборе. Адмирал М. П. Саблин в 1890 году начинал службу на только что спущенном на воду корабле Добровольного флота «Орёл». «Орёл» был построен на средства Орловской губернии и назван в честь губернского центра. На «Орле» из Одессы и других черноморских портов на Дальний восток перевозили пассажиров, грузы, войска. На «Орле» из Севастополя в Ялту путешествовала Царская Семья. «Орёл» в качестве госпитального судна находился в составе эскадры адм. Рождественского и был захвачен японцами в Цусимском бою 1905 г. Но уже в 1909 г. в Эльбинге сошёл со стапеля новый «Орёл», во время 1 й мировой и Гражданской — крейсер 2-го ранга. Последним его командиром был герой-подводник Черноморского флота, георгиевский кавалер, капитан 1 го ранга Михаил Александрович Китицын, пришедший на посыльном судне «Якут» 27 октября 1920 г. в Севастополь со своими воспитанниками — корабельными гардемаринами из Владивостока. В Севастополе «Якутом» были забраны на борт юнкера «Константиновского училища» и часть кадет «Морского корпуса». 10 декабря в море корабельные гардемарины были произведены приказом генерала Врангеля в мичманы…
В порту Бизерта, ставшем местом вечной стоянки Русского флота в изгнании, М. А. Китицын был назначен заместителем командира Бизертского Морского корпуса, в 1922 г. уехал в США, работал инженером, был основателем и первым председателем «Общества бывших русских морских офицеров в Америке», умер в 1960 г. в Сент-Питерсберге (Флорида). Его воспитанники, прошедшие кругосветку на «Орле» служили на кораблях эскадры до спуска Андреевского флага в 1924 году. В изгнании они организовали до второй мировой войны в Брно и Белграде кружок Морского училища «Звено», а после войны в Лейквуде — общество Морского училища во Владивостоке выпуска 1920 г., издававшие журналы и бюллетени взаимной связи. Среди подписчиков были уроженец Орловской губернии мичман Николай Александрович Недбаль, служивший в Бизерте на учебном судне «Великая Княгиня Ксения Александровна». После окончания Колумбийского университета в США работал инженером, в конце жизни фермером, умер в 1976 г. в Лейквуде (штат Нью-Джерси). Уроженец Орла, выпускник Орловского Бахтина кадетского корпуса мичман Иван Михайлович Малыгин окончил класс подводного плавания в Бизерте, учился и работал в Чехословакии, умер в Братиславе в 1953 г. Выпускник ОБКК мичман Сергей Сергеевич Аксаков, воспитатель в Морском корпусе и вахтенный начальник учебного судна «Моряк» (бывшее «Великая Княгиня Ксения Александровна»), с 1924 г. в Париже состоял членом боевой организации генерала Кутепова, 4 раза был с заданиями в СССР, работал на заводе «Рено», после 1948 г. — в Аргентине, последний председатель ВМУ выпуска 1920 г., умер в 1987 г. в Буэнос-Айресе. Ушедший на «Орле» с М. А. Китицыным в ночь с 30 на 31 января 1920 г. из Владивостока контр-адмирал Михаил Андреевич Беренс, возглавлявший эвакуацию «Русской Армии» из Керчи, был последним командующим Русской эскадры в Бизерте, умер в 1943 г. в Тунисе.
Изгнаники
На сердце вновь тоска и горе,
Замолк вдали последний бой:
Вокруг шумит седое море
И гонит плещущий прибой.
Исполнив честно долг заветный,
Плывём мы грустно в край чужой;
На мачте вьются флаг трёхцветный,
Последний знак земли родной,
Последний символ прежней славы,
Величья царственной страны,
Эмблема гордая державы,
Погибшей в омуте войны…
Отрывок из стихотворения «Изгнанники», написанного на пароходе «Самара» по пути из Керчи в Стамбул уроженцем Орловской губернии, корнетом Кавалергардского полка, участником Белого движения, Царским поэтом Сергеем Сергеевичем Бехтеевым.
Не бегством, а отступлением называли свой уход с берегов Тавриды многие участники тех событий. Но вернуться в Россию смогли не многие, а из вернувшихся обратно, поддавшихся пропаганде «Комитетов по возвращению на родину», созданных в Зарубежье советскими органами, большая часть была репрессирована, выжить удалось единицам. На недавно восстановленном русском кладбище на о. Лемнос есть имена орловцев. На кладбище на мысе Пунда (Калоераки), что напротив святой горы Афон, похоронены поручик в отставке Фёдор Иванович Еськов, выпускник Орловского Александровского реального училища, из курских дворян, умер в 1920 г. Его сын, поручик Марковского полка Пётр Фёдорович, умер в 1921 г. в Галлиполи. Уроженец с. Чувардино Орловской губернии Илларион Григорьевич Грошиков, в Донской армии подхорунжий, воевал на канонерской лодке «Атаман Каледин», в Русской армии старший урядник в 1-м Донском пластунском полку, умер в 1921 г. от воспаления лёгких. На кладбище упокоено много детей, умерших от тяжёлых условий жизни, инфекций и болезней. Среди них скончавшийся в 1920 г. Борис Турбин, 13 летний сын уроженца г. Ливны военного юриста Владимира Герасимовича Турбина, расстрелянного органами ВЧК в декабре 1920 г. в Крыму. Умершая в 1920 г. 4-х летняя Татьяна Мухортова, дочь гвардейского полковника, галлиполийца Сергея Фёдоровича Мухортова, происходившего из орловских дворян Малоархангельского уезда. На Лемносе находились воспитанники Орловского Бахтина кадетского корпуса Георгий Владимирович Сомов, хорунжий 1 й Донской казачьей батареи, умер в 1973 г. в Париже; корнет Таусултан Исмаилович Шарданов, командир эскадрона Кабардинского полка, умер в 1939 г. в Шанхае (Л. П. Решетников. «Русский Лемнос». «Российский институт стратегических исследований». — Москва: «ФИВ», 2013 г.).
Большая часть русских изгнанников была рассеяна по всему миру. В 1921 г. в Галлиполи был создан «Союз Галлиполийцев», одним из учредителей которого стал уроженец села Гостинное Мценского уезда Орловской губернии, бессменный редактор журнала «Часовой», органа связи русской военной эмиграции, штабс-капитан Марковского полка Василий Васильевич Орехов. На основе «Союза Галлиполийцев» в 1924 году под руководством генерал-лейтенанта П. Н. Врангеля образован «Российский общевоинский союз», ставивший задачу борьбы с большевизмом вооружённым путём. В списке «Союза Галлиполийцев» уроженцы Орловской губернии и выпускники Орловского Бахтина кадетского корпуса: полковник гвардейской артиллерии, георгиевский кавалер Борис Николаевич Шатилов, умер в Нью-Йорке в 1972 г.; лётчик капитан Пантелеймон Митрофанович Ханьков, умер в 1952 г. в Париже; штабс-ротмистр 16-го Гусарского полка Андриан Сергеевич Ржевский, умер в 1927 г. в Нише (Сербия); сестра милосердия, кавалер Георгиевской медали уроженка Мценского уезда Эвелина Юльевна Закржевская, умерла в 1983 г. в Санта-Барбаре; недоучившиеся орловские кадеты корнет, командир эскадрона в сводно-гвардейском полку князь Василий Николаевич Накашидзе, умер в 1965 г. в Нью-Йорке; подпоручик Алексей Иванович Комаревский, воевавший на бронепоездах, умер в 1982 г. в Брюсселе, и многие, многие другие орловцы:
В конце 1921 г. в Белграде галлиполийцами, чинами 17-го Черниговского гусарского Е. И. В. Великого Князя Михаила Александровича полка, было создано «Объединение взаимопомощи черниговских гусар» в количестве 73 человек, включая 7 нежинских гусар. До гражданской войны более 20 лет Черниговский полк квартировал в Орле, где был заново сформирован в 1896 году. Черниговцы вместе входили в одну бригаду с Нежинским полком, расквартированным в Ельце Орловской губернии. Среди целей полкового объединения — сохранение традиций и реликвий полка, прославившегося при Полтаве, Шенграбене, Бородино, Кацбахе. После гибели в 1944 году в Белграде председателя объединения полковника И. И. Хакольского чудом уцелевший штандарт, георгиевское навершие, александровские ленты были сохранены полковником А. М. Нестеренко. В 1952 г. после смерти Нестеренко от отравления угарными газами на руднике в провинции Кордоба (Аргентина) реликвии были вывезены в США родственниками жены. Георгиевский кавалер Александр Михайлович Нестеренко являлся уроженцем Орла, выпускником ОБКК, как и продолживший дело взаимопомощи гусар-черниговцев корнет Георгий Александрович Куторга, последний секретарь полкового объединения, умер в 1975 г. в Сан-Франциско.
С. С. Бехтеев
Мёртвые сраму не имут
Братья-дружинники! В мрачные дни
Новых земных испытаний
В битвах кровавых мы с вами одни
Делим всю тяжесть страданий.
Нет у нас честных могучих друзей,
Помощи ждать ниоткуда.
Будем же верить в дни скорби своей
В близость небесного чуда.
Бог да поможет великим борцам
В сечах борьбы всенародной,
Силы придаст крестоносным бойцам
Подвиг свершить благородный.
Верим мы твёрдо в победу идей,
В царство священной свободы,
В светлую будущность русских людей,
В новые лучшие годы.
Пусть же идут изуверы-враги
К грозным твердыням Тавриды!
Грудью спасая свои очаги,
Смоем мы кровью обиды.
Годы страданий, лишений и бед
Славы былой не отымут.
Помните, братья, великий завет —
Мёртвые сраму не имут.
Керчь. Белый Крым (24 окт. 1920 г.)
Из Крыма ушла только половина армии генерала П. Н. Врангеля, многие остались на материке на милость победителей, поверив в обещанную большевиками амнистию. Судьба большей части из них была печальна, под репрессии попали не только бывшие военнослужащие армии Врангеля, помещики и капиталисты, но и простые граждане, рабочие, крестьяне, интеллигенция, врачи, раненые, больные, медперсонал госпиталей Красного креста. Как вспоминал поэт М. А. Волошин, из 3 интеллигентов выжить тогда удалось одному. Известно, что в Крым была делегирована целая группа профессиональных революционеров интернационалистов, выявлявших «врагов народа» и организовавших террор на полуострове во главе с лидером Венгерской революции Белой Морисовичем Куном, сыном нотариуса еврея-кальвиниста и землячкой Розалией Самуиловной Залкинд, дочерью киевского купца 1 й гильдии и целой командой чекистов: Михельсоном, Брянцевым, Удрисом, Евдокимовым, Тельмацом, Агафоновым и другими членами особых троек ВЧК.
Благодаря работам Леонида Михайловича Абраменко стали известны имена многих жертв расстрелов ноября 1920-го — марта 1921-го гг. Как пишет он в своей книге: «Приговоры приводились в исполнение независимо от сроков службы и обстоятельств мобилизации, принадлежности к контрреволюционному, буржуазному, помещичьему, купеческому сословию. Только по официальным советским данным в Крыму были убиты 52 000 человек; в Симферополе — 20 000, в Севастополе — 12 000, в Феодосии — 8000, в Керчи — 8000, в Ялте — 4500. Неофициальные источники указывают на цифру в 120 000, включая массовые расправы в Джанкое, Старом Крыму, Алуште, Бахчисарае, Евпатории и других населённых пунктах. В этом скорбном списке орловские уроженцы, среди которых много простых солдат. Известно, что с отступлением в октябре 1919 г. «Вооружённых Сил Юга России» из Орловской губернии с белыми частями уходили крестьяне, за два года под большевиками вкусившие плоды «коммунистического рая», без объявления мобилизации массово добровольно пополнившие ряды Дроздовского, Марковского, Алексеевского, Корниловского полков. Немало было и тех, кто укрывался в Крыму от боевых действий и в гражданской войне участия не принимал, что не спасло их от приговора ревтрибунала, а многие были расстреляны без суда и следствия.
Вот только самый малый список казнённых:
Варакин Фёдор Ивсеевич, 1890 г. р., солдат, маляр, уроженец села Куракино;
Жеребцов Иван Михайлович, 1899 г. р., солдат на лечении, находился в Симферопольском госпитале, уроженец Мценского уезда;
Фомин Федот Федотович, 1899 г. р.;
Нефёдов Фёдор Яковлевич, 1895 г. р.;
Семёнов Василий Григорьевич; солдат, учитель в Ялте;
Ешин Фёдор Федоссеевич, уроженец Карачевского уезда;
Рыжков Николай Павлович, 1899 г. р., уроженец с. Синяковцы;
Архангельский Тихон Фёдорович, уроженец Орла, солдат на лечении в санатории № 2 Алупка-Сарыч;
Зарубин Кузьма Иванович, уроженец д. Кнубрь Орловского уезда, солдат;
Михеев Василий Петрович, унтер-офицер, уроженец с. Гнездилово Дмитровского уезда;
Овсяников Василий Васильевич, чиновник (выпускник юридического факультета Московского университета), находился на лечении в Ялте, уроженец Мценского уезда;
Хазановский Моисей Соломонович, 1900 г. р., солдат, студент из Орла;
Рожков Алексей Иванович, солдат госстражи Ялты уроженец Болховского уезда;
Трубников Николай Алексеевич, 1890 г. р., военный чиновник, уроженец Орла;
Суздальский Анатолий Иванович, ветврач, уроженец д. Петлицы Кромского уезда;
Тиньков Юлиан Николаевич, писарь, уроженец Орла;
Васин Сергей Степанович, 1889 г. р., военный чиновник, уроженец с. Парамоново;
Мясоедов Иван Александрович, стражник, уроженец с. Сигрилец;
Воробьёв Даниил Игнатьевич, солдат, рабочий-стражник, уроженец д. Синяковцы;
Рощупкин Тихон Фёдорович, дворник, в прошлом стражник;
Сидоров Фёдор Алексеевич, солдат, стражник уроженец д. Гнильцы;
Скрыпкин Афанасий Евграфович, стражник;
Полуянов Василий Иванович, стражник в Ялтинской Госстраже;
Макаров Трофим Ильич, 1883 г. р., стражник, уроженец с. Поздеево;
Тимонин Сергей Семёнович, стражник, уроженец с. Богдановка, служил в Симферопольской Госстраже;
Кошеваров Павел Петрович, 1878 г. р., санитар Симферопольского госпиталя, жандармский ротмистр в отставке;
Губанов Вячеслав Иванович, 1889 г. р., поручик, уроженец Новосиля;
Мальковский Василий Николаевич, 1882 г. р., чиновник Госстражи, уроженец г. Ливны;
Ковалёв Павел Иванович, 1884 г. р., офицер, уроженец г. Дмитровска;
Хвостов Сергей Алексеевич (племянник поэта С. С. Бехтеева) офицер 17 го Черниговского полка;
Баталин Владимир Константинович, 1871 г. р., полковник, служил в хозчасти 1-го Алексеевского полка;
Козин Степан Фёдорович, подпоручик Алексеевского полка, 1897 г. р.;
Серёгин Георгий Владимирович, 1879 г. р., поручик, уроженец Мценска;
Тихонов Григорий Яковлевич, 1892 г. р., подпоручик, уроженец с. Николаево;
Пилехин Владимир Николаевич, 1897 г. р. поручик, георгиевский кавалер;
Воробьёв Яков Михайлович, 1891 г. р., офицер, уроженец с. Сабурово Орловского уезда;
Савинов Пётр Фёдорович, 1900 г. р., подпоручик;
Белолипецкий Пантелеймон Павлович, офицер, уроженец д. Спирелец Елецкого уезда;
Петрулевич Владимир Иванович, штабс-капитан, уроженец Орла…
В Ливадийском лесничестве, недалеко от Ялты, в печально известной Багреевке, казнили более 1000 человек, среди них хозяин имения присяжный поверенный Алексей Фёдорович Фролов Багреев. В этом месте упокоена семья уроженца Орловской губернии полковника Сергея Ивановича Мальцова, который был убит вместе с беременной женой Ириной Владимировной, её парализованной матерью княгиней Надеждой Александровной Барятинской, статс-дамой при Императоре Александре Третьем, отцом, 73 летним генералом от инфантерии Иваном Сергеевичем Мальцовым, в прошлом командиром лейб-гвардии Егерского полка. Известные всей стране промышленники Мальцовы создали курорт Новый Семииз в Крыму. В Центральной России Мальцовыми были основаны стекольные фабрики, славящиеся и поныне гусевским и дятьковским хрусталём, чугуноплавильные, паровозостроительные и машиностроительные заводы, функционирующие до сих пор во многих областях. Центром правления империи Мальцовых, в которой трудилось до революции около 100 000, человек было с. Дятьково Орловской губернии, в настоящий момент город Дятьково Брянской области.
Свидетель событий тех дней вспоминал, что если бы по каждому из погибших в конце 1920 — начале 1921 г. звонили колокола церквей, то звон продолжался бы сутками напролёт, колокола не выдержали бы нагрузки, треснули или рассыпались. Но звонить по убиенным было некому, поскольку многие священнослужители легли в общие могилы со своей паствой. Утверждение некоторых историков о том, что красный террор был ответом на террор белый, не выдерживает никакой критики в несоразмерности цифр. За время нахождения белых в Крыму было арестовано 1428 человек, казнён 281, то есть соотношение одного к 185-ти если рассматривать цифры официального красного террора, по неофициальным данным, один к 427 ми. Содеянное большевиками в Крыму, как и по всей России, иначе как геноцидом всего российского общества и прежде всего русского народа не назовёшь. Имена палачей, многие из которых стали жертвами в борьбе за власть в 30-е годы, таких как Б. Кун, до сих пор носят улицы наших городов, а на площадях стоят изваяния коммунистических идолов. В Орле и Орловской области много мест, связанных с массовыми репрессиями, и лишь некоторые из них увековечены поклонными крестами, которые установлены общественностью вопреки желанию властей, не узаконивших ни один из них до сих пор. Во многих районах Орловской области с 2005 г. в местах братоубийственной гражданской войны поисковым отрядом «Инжстрой» из Великого Новгорода, «Молодёжным братством во имя Великомученика и Победоносца Георгия», «Петропавловским братством» и другими организациями поставлены Поклонные кресты.
Под Ялтой в Багреевке потомками жертв красного террора построена небольшая часовня во имя Знамения Пресвятой Богородицы Курской Коренной, многие места в Крыму увековечены памятными знаками и поклонными крестами. В 2010 г. «Центром национальной славы» и «Фондом Апостола Андрея Первозванного» был проведён морской поход к 90-летию исхода Русской армии по маршруту Бизерта — Лемнос — Галлиполи — Стамбул — Севастополь. В нём принимали участие потомки эмигрантов первой волны, посетившие восстановленные кладбища русских изгнанников 1920—1921 гг. В 1998 г. обществом «Родина» в Москву были переданы реликвии 17-го Черниговского гусарского Е. И. В. Великого Князя Михаила Александровича полка, хранящиеся в экспозиции «Центрального музея Вооружённых Сил Российской Федерации». В начале октября 2015 г. в Греции на о. Лемнос вновь побывала делегация из России под руководством директора РИСИ Л. П. Решетникова, где прошли традиционные «Русские дни», посвящённые «Афонскому сражению» и памяти соотечественников.
«Истории русской провинции» № 76 «Крым, Севастополь и Орловский край»
Константин Грамматчиков, rusk.ru
Красные и белые могли помириться в Константинополе
Тайные планы большевизации Турции
В 1924 году Михаил Булгаков опубликовал рассказ «Багровый остров», позже переделанный им в пьесу. Замечу, что и рассказ, и пьеса были дозволены советской цензурой. Суть рассказа: на Багровом острове происходит революция, а затем гражданская война. Англичане поддерживают привилегированную касту арапов, воюющих с простолюдинами маврами. В конце концов арапы убивают своего командира и братаются с маврами, а затем все вместе бьют «просвещенных мореплавателей». Английские корабли улепетывают подальше от Багрового острова.
«Вслед за тем радиоантенны на Эйфелевой башне в Париже перехватили зеленые молнии, которые преобразились в аппаратах в слова неслыханных по своей дерзости телеграмм: «Гленарвану и Ардану! Отмечая праздник нашего великого объединения, шлем с него вам, су… (неразборчиво), что мы на вас ложили… (непереводимая игра слов) … с пробором… (неразборчиво) с нашим к вам почтением арапы и мавры».
ФАНТАЗИИ И ПРАГМАТИЗМ БЕЛОГО ОФИЦЕРСТВА
Михаил Николаевич сам служил офицером Добрармии, и если не лично, то через жену был хорошо знаком с генерал-лейтенантом Слащёвым-Крымским. Надо ли говорить, что писатель превосходно разбирался в ситуации в белой армии и эмиграции. Не только Булгаков, но и многие белые офицеры и интеллигенты грезили примирением красных и белых. Вспомним, к примеру, движение «сменовеховцев». Для осуществления примирения эмигранты выдумывали самые фантастические планы. Вот, к примеру, ныне умышленно забытое массовое эмигрантское движение «Младороссы». Главным лозунгом движения было – «Царь и… Советы», то есть советская власть под эгидой одного из отпрысков семейства Романовых. Замечу, что вторым лицом в движении «младороссов» после фюрера (главы) Казембека был великий князь Андрей Владимирович.
Это сейчас российские СМИ, выполняющие конкретный социальный заказ, пытаются представить всех офицеров Добрармии, а позже врангелевской «Русской армии» супер-патриотами, несгибаемыми борцами «за единую и неделимую» и убежденными антикоммунистами. Увы, это ничего не имеет общего с реальностью. Возьмем, к примеру, элиту русской армии: конные лейб-гвардейские полки – личную охрану императора. Офицерами там назначались исключительно убежденные монархисты из самых знатных дворянских фамилий. Но настала революция, и бывший лейб-гвардеец барон Маннергейм подается в финские фюреры. Хотя барон до весны 1917 года не знал финского языка, а финнов именовал не иначе как «чухонцами».
Другой лейб-гвардеец, генерал Павел Скоропадский, связался с немцами и с их помощью стал гетманом всея Украины. А их сослуживец по конной гвардии барон фон Врангель в конце 1917 – начале 1918 года набивается на службу к татарскому курултаю в Крыму. Идет торг. Петр Николаевич хочет быть не иначе как командующим всего татарского воинства. Но тут черноморские матросы разгоняют татарских националистов. И вот безработный барон едет в Киев к своему знакомцу по гвардейским пирушкам Скоропадскому. Врангель опять хочет быть главным. Увы, лейб-гвардейцы не сошлись в условиях, и главным в гетманском войске становится генерал Александр Долгоруков, тоже из кавалергардов. Ну а барон Врангель направился к Деникину. Получил должность и стал немедленно плести интриги против «деда», как он называл Антона Ивановича.
А не перегибает ли палку автор статьи? Ни капельки! А всех сомневающихся отсылаю к воспоминаниям самого барона Врангеля. Да что Врангель! Вон, его приятель, барон фон Унгерн – великий русский патриот, принял буддизм и объявил себя монгольским ханом и потомком Чингисхана. Еще раньше, в 1960-х годах, в СССР сформировался другой миф, что, мол, Добровольческая армия в основном состояла из аристократов, поручиков Голицыных и корнетов Оболенских. Увы, увы! Вся высшая аристократия – Романовы, Юсуповы и другие – предпочитала воевать с большевизмом из Парижа и Берлина, в крайнем случае из Финляндии.
Подавляющее большинство офицеров белых армий были не кадровыми царскими военными, а «офицерами военного времени», то есть мещанами, инженерами, студентами, поповичами, которые в 1914–1917 годах окончили ускоренные курсы прапорщиков или мичманов. В годы войны в белые армии вступили десятки тысяч гимназистов. Кто-то из них решил драться «за единую и неделимую», а кому-то просто хотелось пострелять.
К маю 1920 года с белыми армиями было повсеместно покончено, оставалась лишь армия Врангеля в Крыму. Построив мощные укрепления и пользуясь отсутствием флота у большевиков, барон мог отсиживаться на полуострове долгие годы. Тем не менее в мае он переходит в наступление. На что он надеется? Со 100 тыс. бойцов разгромить 5-миллионную Красную армию? Или на союзников?
Уже в 1919 году и Англия, и Франция вывели все свои вооруженные силы с территории России и принципиально не желали ввязываться в большую войну с большевиками. Их население устало от войны, а своей главной задачей их правительства считали закрепление нового версальского устройства Европы. Единственным союзником Врангеля был пан Пилсудский. Врангель вступил в секретный союз с «начальником государства». Причем секретным этот союз был не столько от большевиков, сколько от населения Польши и Крыма. Дело в том, что Врангель по-прежнему болтал «о единой и неделимой», а его друг Пилсудский с начала 1920 года призывал к созданию конфедерации Междуморье с Киевом, Смоленском и Одессой, то есть к границам Речи Посполитой времен князя Витовта.
Русская гвардия в Санкт-Петербурге
ПОЛЬСКАЯ КАРТА В РУССКОЙ КОЛОДЕ
Надо ли говорить, что синхронность нападения Пилсудского и Врангеля на Советскую Россию не была случайностью. Поначалу союзникам везло. Поляки взяли Киев, а белые подошли к Каховке. Однако это совместное выступление стало крупной психологической победой большевиков. Вся Россия распевала: «Белая армия, черный барон». А русское офицерство, включая антисоветчиков, пришло в ярость, узнав о падении Киева. Уже 30 мая в Москве было опубликовано воззвание генерала Брусилова и ряда других генералов, находившихся в оппозиции большевикам, «Ко всем бывшим офицерам», в котором содержался призыв немедленно вступить в Красную армию. Так пан Пилсудский «отправил» в Красную армию тысячи русских офицеров. И пусть болтают нынешние СМИ, что их гнали в бой под дулами револьверов «пархатых комиссаров», как это изображалось на плакатах Добровольческой армии.
А вот как отнесся к взятию Киева великий князь Александр Михайлович: «Когда ранней весной 1920-го я увидел заголовки французских газет, возвещавшие о триумфальном шествии Пилсудского по пшеничным полям Малороссии, что-то внутри меня не выдержало, и я забыл про то, что и года не прошло со дня расстрела моих братьев. Я только и думал: поляки вот-вот возьмут Киев! Извечные враги России вот-вот отрежут империю от ее западных рубежей! Я не осмелился выражаться открыто, но, слушая вздорную болтовню беженцев и глядя в их лица, я всей душою желал Красной армии победы».
Понятно, что Пилсудский использовал «Русскую армию» как козырную карту на мирных переговорах в Риге. Так что тысячи врангелевцев на Каховском плацдарме заплатили своими жизнями за присоединение Западных Белоруссии и Украины к Польше. Ну а о том, что будет с Врангелем, паны в Риге даже не заикались. Разделавшись с ляхами, красные быстро турнули белых с Каховского плацдарма, 200-тысячная группировка с ходу взяла Перекоп, защищаемый всего 10 тыс. врангелевцев. И тут начинается детективная история, мимо которой почему-то прошли все эмигрантские и советские историки.
Посещение 1-го дивизиона миноносцев. Капитан-лейтенант Пилсудский, контр-адмирал Светлейший князь А.А. Ливен, барон Драхенфельд, Софья, Людмила Петровна (ур. Осокина) мать баронессы и барон Карл Карлович Буксгевден. Дания, август 1911 г.
ВОЕННО-ИСТОРИЧЕСКИЙ ДЕТЕКТИВ
После прорыва Перекопа Фрунзе бросил в бой 1-ю конную армию Буденного, 2-ю конную армию Миронова, конный корпус Каширина, а также 15–20 тыс. конных махновцев. В начале ноября степной Крым – идеальное место для действий конницы. Казалось бы, глубокие прорывы, конница, врывающаяся на пристани, где грузятся врангелевцы, – все это было неизбежно. Но, увы, все прошло чинно-благородно. Генерал Слащёв позже писал: «11 ноября я по приказанию Врангеля был на фронте, чтобы посмотреть и донести о его состоянии. Части находились в полном отступлении, то есть, вернее, это были не части, а отдельные небольшие группы; так, например, на Перекопском направлении к Симферополю отходили 228 человек и 28 орудий, остальное уже было около портов. Красные совершенно не наседали, и отход в этом направлении происходил в условиях мирного времени».
Замечу, что это было писано, когда Яков Александрович уже находился на службе красных, и участники боев за Крым могли легко его уличить во лжи. В эмиграции ряд офицеров рассказывали о конных колоннах красных и белых, которые шли по степи параллельно на расстоянии нескольких километров друг от друга и не пытались атаковать.
Лично я уверен, что французское и советское командования во второй раз в Крыму (первый раз – в апреле 1919 года) заключили секретное соглашение: мы уходим, вы нас не трогаете. Текст соглашения до сих пор невыгодно публиковать ни России, ни Франции. Опубликован только текст ультиматума французского адмирала с угрозой подвергнуть бомбардировке советские порты, если подвергнутся опасности французские суда.
Сейчас десятки остепененных историков утверждают, что Фрунзе по радио предложил белогвардейцам остаться в Крыму и обещал им свободу и амнистию. Многие офицеры остались, но их подло обманули и репрессировали. На самом деле Фрунзе послал радиограмму с предложением сдать Крым со всеми кораблями и военным имуществом в обмен на амнистию и свободу. На это предложение никто не ответил. Мало того, Врангель приказал опечатать все радиостанции, кроме трех. Так что о предложении Фрунзе в белом лагере никто не узнал. А если бы даже соглашение состоялось, вывод флота в Константинополь автоматически прекращал бы его действие.
Порты Крыма покинула целая армада кораблей: 1 дредноут, 1 старый броненосец, 2 крейсера, 10 эсминцев, 4 подводные лодки, 12 тральщиков, 119 транспортов и вспомогательных судов. На них были вывезены 145 693 человека (не считая судовых команд), из которых 116 758 человек были военными и 28 935 – гражданскими. Замечу, что к этому времени в Проливной зоне уже находилось около 40 тыс. русских эмигрантов, в основном мужчин призывного возраста. Единственным разумным шагом Врангеля был бы приказ: «Кампания закончена, штыки в землю». Увы, барон пошел на авантюру и решил сохранить свою армию в Проливной зоне.
Самое забавное, что в этой зоне уже сидело несколько десятков тысяч авантюристов – англичан, французов, американцев, греков, итальянцев. Почему столь резко – «авантюристов»? Да потому, что они силой и обманом влезли в Проливную зону и сами не знали, что делать далее. Всерьез воевать с Советами никто не собирался. Сделать Стамбул французской колонией Париж в принципе не отказался бы. Но этого не позволили бы ему все остальные страны Антанты. В аналогичной ситуации была и Англия. Обеим странам нужно было устроить санитарный барьер между Россией и Германией и заставить Германию выполнять условия Версальского мира.
А тут еще греческий премьер Венизелос лез с планами возрождения Византии. Дошло до того, что греческий король Константин I из династии Шлезвиг-Гольштейн-Зондербург, то есть стопроцентный немец, вдруг объявил себя императором ромеев Константином XII. Ну а с востока к Проливам двигалась победоносная турецкая армия генерала Мустафы Кемаля, которому позже присвоят титул Ататюрка – «отца турков».
От всего этого у правительств Англии и Франции и союзного командования в Проливах шла кругом голова, а тут еще Врангель со своим голодным воинством. Еще до эвакуации из Крыма французский министр иностранных дел Бриан заявил, что будет считать врангелевскую армию обычными беженцами со всеми вытекающими последствиями.
Греческий король Константин I
НЕСОСТОЯВШИЙСЯ ТУРЕЦКИЙ ПОХОД
С точки зрения Международного права после прибытия врангелевского флота в Константинополь у Франции было два законных выхода: или интернировать Русскую армию, или объявить войну Советской России. Понятно, что Врангель принципиально не хотел получить статус беженца. Личный состав Русской армии, размещенный в лагерях в Проливах, голодал и испытывал дикую ненависть к союзникам, особенно к французам, считая их виновниками своих бед. Несколько офицеров пытались бежать в армию Мустафы Кемаля. Их поймали. Генерал Кутепов лично зверски избил каждого, а затем приказал расстрелять.
Много шума наделал расстрел полковника Щеглова. 45-летний Щеглов до революции служил в железнодорожном полку. В Добрармии он неоднократно отличился в боях, был ранен. Щеглова обвинили в просоветской пропаганде. Больного полковника вытащили из лазарета и расстреляли.
Надо ли удивляться, что нашлись несколько десятков офицеров, которые составили заговор с целью захвата у союзников Константинополя и передачи его большевикам. Этим они надеялись заслужить не только прощение, но и награду. С точки зрения генштабиста, механически подсчитывающего число штыков, пулеметов и пушек, белые офицеры не имели шансов на успех. Но реально несколько тысяч прошедших огонь и воду солдат и офицеров, которым уже нечего терять, могли без труда подавить сопротивление французских и английских солдат, которые принципиально не хотели ни с кем воевать.
А кто с таким предположением не согласен, пусть вспомнит бунты французских солдат и матросов 1918–1919 годов в Одессе и Севастополе и как в мае 1920 года в Энзели сдались без боя английские войска при одном появлении кораблей Волжско-Каспийской флотилии. Кстати, через несколько месяцев англичане и французы без боя сдали Стамбул и Проливы войскам Мустафы Кемаля.
О заговоре офицеров стало известно ВЧК. И вот 22 апреля 1921 года предсовнаркома Ленин получил строго секретное письмо за подписью Чичерина, в котором сообщалось, что коллегия Наркомата иностранных дел решительно высказывается за то, чтобы принять весьма заманчивое предложение некоего таинственного товарища Е. А он советует установить контакт с войсками Врангеля, с тем чтобы они, получив советское оружие, деньги и обещание полного прощения, захватили Константинополь, в районе которого расположены их части. Затем, естественно, они передадут город советской стороне.
«Мы, – писал Чичерин, – таким образом овладеем положением в Константинополе». И при этом «нас нельзя будет винить за события, [якобы] развернувшиеся помимо нас. После этого мы передадим Константинополь его законным владельцам – туркам, но не ангорским кемалистам… а имеющемуся в [городе]… рабочему элементу, который мы соорганизуем и вооружим, формально же Константинополь будет нами передан Турецкому государству».
Но это не все. «Товарищ Е. полагает, что в тот момент наши врангелевцы без труда займут [еще и] Адрианополь и Салоники, там [как до этого в Константинополе] появятся наши комиссары, и едва держащиеся балканские правительства будут опрокинуты, что может иметь огромный политический эффект и дальше Балкан».
И уже на следующий день, 23 апреля, вопрос о захвате Константинополя рассматривался на Политбюро. Согласно стенограмме, было рассмотрено «предложение тов. Чичерина о субсидии товарищу Е.» и с участием Ленина, Сталина, Молотова, Радека, Каменева и других принято решение «одобрить». Было решено отправить в Константинополь 20 «агитаторов» и выплачивать каждому ежемесячно по 15 тыс. лир. Большинство документов Политбюро и ОГПУ по этому вопросу до сих пор не рассекречено.
Лично я уверен, что возвращение из Константинополя генералов Якова Слащёва и Александра Мильковского, полковников Мезерницкого и Гильбаха было надводной частью айсберга. Вероятно, они-то и должны были участвовать в захвате Константинополя.
Риторический вопрос: стоило само по себе возвращение Слащёва титанических усилий ОГПУ и огромных затрат? Пропагандистский эффект, мол, генерал признал советскую власть? Так у Кремля на службе состояли десятки царских генералов. Наоборот, возвращение Слащёва могло стать козырем антисоветской пропаганды как у эмигрантов, так и внутри страны у левой оппозиции. Мол, Ленин не только поощряет НЭП, но и дружит с кровавым палачом Слащёвым. Наконец, какой-нибудь родственник жертвы Слащёва, тот же Коленберг, мог пристрелить генерала не в 1924 году, а прямо на трапе парохода или у вагона, где его встречал Дзержинский.
Так или иначе, но у белых офицеров был шанс захватить Константинополь. Рассуждать о том, как стали бы развиваться в этом случае отношения между великими державами, я не стану. Предоставляю это любителям фэнтези.
В реальности остатки Белой гвардии влачили в Константинополе жалкое существование
Уходили мы из Крыма…
Уходили мы из Крыма
Среди дыма и огня.
Я с кормы, все время мимо,
В своего стрелял коня.А он плыл изнемогая
За высокою кормой,
Все не веря, все не зная,
Что прощается со мной.Сколько раз одной могилы
Ожидали мы в бою…
Конь все плыл, теряя силы,
Веря в преданность мою.Мой денщик стрелял не мимо.
Покраснела чуть вода…
Уходящий берег Крыма
Я запомнил навсегда.(Николай Туроверов)
…Первая эмиграция состояла из наиболее культурных слоев российского дореволюционного общества, с непропорционально большой долей военных. По данным Лиги Наций, всего Россию после революции покинуло 1 миллион 160 тысяч беженцев. Около четверти из них принадлежали к Белым армиям, ушедшим в эмиграцию в разное время с разных фронтов [1].
Их последний крупный контингент, ведший традицию от первого ядра добровольцев, прибыл в Константинополь в ноябре 1920 г. из Крыма (эвакуация происходила с 11 по 16 ноября нового стиля; последним на борт последнего корабля поднялся генерал П.Н. Врангель). В те дни примерно на 130 судах Россию покинули около 150 000 военных и гражданских лиц. Константинополь после капитуляции Османской империи был оккупирован войсками Антанты – военными союзниками России. Однако, они отнеслись к русским как к нежеланной обузе (неделю пришлось беженцам в неописуемых условиях ждать разрешения сойти на берег) и потребовали роспуска 60-тысячной армии.
Ген. П.Н. Врангель (преемник официальной русской власти от Колчака и Деникина) требовал уважения к армии, верно исполнившей союзный долг и до конца сопротивлявшейся немцам и их ставленникам-большевикам: «Я несколько недоумеваю, как могут возникать сомнения, ибо принцип, на котором построена власть и армия, не уничтожен фактом оставления Крыма» [2]. Но французский премьер Клемансо уже заявил, что «России больше нет». Франция сочла себя свободной от союзных обязательств и согласилась лишь обезпечить снабжение на кратковременный период «распыления» русских войск. Англичане (Ллойд-Джордж) вообще отказались от помощи, настаивая на немедленной репатриации эмигрантов в Советскую Россию (где в это время шел крымский террор Бела Куна и Землячки: были расстреляны многие десятки тысяч человек)…
Русские не считали, что борьба проиграна окончательно. Они «оставили Крым не с тем, чтобы жить за пределами своего отечества, как эмиграция. Они хотели оставаться русскими, вернуться в Россию и служить только России. Они уходили со своими учреждениями учебными и санитарными, со своим духовенством, наконец, со своим флотом и со своей военной организацией» [3]. Войска временно расположились, почти без средств обустройства, в лагерях Чаталджи, Галлиполи и Лемноса (в районе проливов); флот был отведен в Бизерту (Северная Африка). Вскоре из Чаталджи пришлось отойти дальше: союзники боялись, что русские части возмутятся и захватят Константинополь [4].
Еще «Сильнее, чем физические лишения, давила нас полная политическая безправность. Никто не был гарантирован от произвола любого агента власти каждой из держав Антанты. Даже турки, которые сами находились под режимом произвола оккупационных властей, по отношению к нам руководствовались правом сильного» [5], – писал Н.В. Савич, ближайший сотрудник ген. Врангеля, ответственный за финансы.
В компенсацию за снабжение русской армии продовольствием французы «просто реквизировали все имущество, вывезенное из Крыма. Сперва они наложили руку на три больших парохода с углем, …а потом им это понравилось и они распространили эту меру на все, что находилось на судах. Особенно тяжело было для нас потерять грузы, находившиеся на “Рионе”, это был наш единственный запас обмундирования и материалов для шитья теплой одежды, а между тем войска очень страдали от холода и плохого обмундирования, пришедшего в полную негодность во время последних боев и эвакуации. Стоимость этого имущества оценивалась во много десятков миллионов франков, средств приобрести новые материалы у нас не было, таким образом отпадала последняя надежда сносно одеть людей, хотя наступала уже зима, дул вечный ветер, постоянно шел мелкий дождь…» [6].
В числе реквизированных грузов было 45.000 винтовок, 350 пулеметов, сотни тысяч гранат и снарядов, 12 миллионов патронов, 300.000 пудов зерна, 20.000 пудов сахара, 50.000 пудов другого продовольствия, 200.000 комплектов обмундирования, 340.000 – белья, 58.000 пар обуви и многое другое, необходимое для жизни [7].
Французы взяли себе «в компенсацию» и все русские торговые и военные суда. Затем конфисковали остатки денег врангелевского правительства в парижском банке. Затем – личные счета лиц из окружения Врангеля… Савич, стараясь не обижать французов, пишет, что пропитание русских тоже стоило Франции немалых средств, и считает что в общем-то французская помощь «заслуживала благодарности». Но все же русские были союзниками, и к ним можно было ожидать другого отношения. Французы могли вспомнить хотя бы о том, что именно вступление в войну русской армии – неподготовленное, неудачное, оплаченное большой кровью – спасло Францию в 1914 году… (Маршал Фош позже признавал: «Если Франция не стерта с карты Европы, она этим прежде всего обязана России» [8].)
Еще тяжелее пришлось в Константинополе гражданским беженцам, в том числе предыдущих эвакуаций (из Новороссийска и Одессы). Получить визу в другие страны было невозможно. «Началось тяжелое существование, когда человек всецело поглощен заботами о насущном хлебе, о ночлеге, о том, чтобы как-нибудь добыть средства для своей семьи. Тяжело было видеть старых, заслуженных людей с боевыми отличиями, торгующих разными безделушками на Пере, русскую девушку в ресторанах, детей, говорящих по-русски, в ночную пору на улицах, заброшенных и одичавших…». Были рады любой работе: «Бывший камергер чистил картошку на кухне, жена генерал-губернатора стояла за прилавком, бывший член государственного совета пас коров… Жены офицеров становились прачками, нанимались прислугой. Появиться в хорошем костюме, обедать в модном ресторане было предосудительным. Это могли позволить себе только спекулянты » [9], – свидетельствуют два других очевидца.
«Мы испили чашу национального унижения до дна… Мы поняли, что значит сделаться людьми без отечества. Весь смысл армии в том и заключался, что, пока была армия, у нас оставалась надежда, что мы не обречены затеряться в международной толпе, униженные и оскорбленные в своем чувстве русских» [10]. Думается именно поэтому гражданская колония русских в Константинополе проявила более, чем где-либо, национально-политическое единство, образовав надпартийный Русский Совет и оказав положительное влияние на некоторые первые начинания в европейских эмигрантских столицах.
Французы сокращением пайков, угрозами и обманом старались заставить русских военных либо 1) вернуться в Россию, либо 2) ехать в Бразилию рабочими на плантациях, либо 3) перейти на положение беженцев и «распылиться». Но даже под угрозой голода в Россию вернулись лишь около 6.000 казаков, еще меньше предпочли покинуть армию как беженцы. Часть из них ген. Врангель сам старался устроить в другие страны – больных и менее пригодных к строевой службе.
Положение осложнилось весной, когда «внезапно появились всевозможные политические агитаторы – платные агенты, которые были готовы обещать все, что от них хотели услышать… Эту ситуацию использовали и большевики… и агенты-вербовщики Иностранного легиона.., собравшие немалый урожай. Затем появились католические монахи, обещая нуждавшимся и отчаявшимся утешение и покой в лоне единственно благодатной церкви… Даже спокойный и владевший собой Врангель вспылил и заявил французам: “Если французское правительство настаивает на том, чтобы уничтожить русскую армию, наилучшим выходом было бы высадить ее с оружием в руках на берегу Черного моря, чтобы она могла по крайней мере достойно погибнуть”…» [11].
Дело сильно осложнялось тем, что бывшие члены и дипломаты Временного правительства, созвавшие в Париже «Совещание послов», отказались предоставить зарубежные русские средства для нужд эвакуированной армии. Они считали себя преемниками законной власти, отвергая это право за Врангелем, и повели против сохранения армии активную кампанию. Это очень устраивало французское правительство, которое могло теперь ссылаться на то, что даже «авторитетные русские круги» выступают против «безсмысленного упорствования» Врангеля…
Ген. Врангель был изолирован французами от армии (в этом контексте стоит отметить, что какое-то судно «случайно» протаранило и утопило его яхту; погибло четыре человека). Поддержанием духа воинов занималисьген. А.П. Кутепов и комендант Галлиполи ген. Б.А. Штейфон. О результатах один из гражданских наблюдателей писал:
«Совершилось русское национальное чудо, поразившее всех без исключения, особенно иностранцев, заразившее непричастных к этому чуду и, что особенно трогательно, несознаваемое теми, кто его творил. Разрозненные, измученные духовно и физически, изнуренные остатки армии ген. Врангеля, отступившие в море и выброшенные зимой на пустынный берег разбитого городка, в несколько месяцев создали при самых неблагоприятных условиях крепкий центр русской государственности на чужбине, блестяще дисциплинированную и одухотворенную армию, где солдаты и офицеры работали, спали и ели рядом, буквально из одного котла, – армию, отказавшуюся от личных интересов, нечто вроде нищенствующего рыцарского ордена, только в русском масштабе, – величину, которая своим духом притягивала к себе всех, кто любит Россию» [12].
Парад в Галлиполи
Это «крошечное русское государство» на берегу Мраморного моря произвело впечатление даже на турок. Вследствие высокого уровня образования большинства русских, «они играли в Галлиполи, безспорно, доминирующую роль, потеснив влияние французов. На улицах городка появились русские вывески и надписи, на домах развивались русские знамена: Галлиполи стал русским городом (в котором русские, составляли около 50 % населения)» [13].
Следует подчеркнуть: ни ген. Врангель, ни ген. Кутепов уже не имели безспорных юридических прав принуждения. Подчинение им было добровольным. Как писал позже, в 1927 г., Н. Савич:
«Таким путем закладывался фундамент морального воспитания и обновления духа большой группы русских людей, пронесшей на своих плечах всю тяжесть междоусобной войны, испытавшей конечное поражение и изгнание, но не растерявшей духа, оставшейся морально целой, не сломленной несчастиями. Она закалилась в испытаниях и на ней оправдались слова поэта: так тяжкий млат, дробя стекло, кует булат.
Судьба помогла Врангелю выковать моральную силу тридцати тысяч русских людей. Он и его сотрудники и помощники не опустили рук, когда, казалось, их роль в истории была уже сыграна». Они сумели «сохранить будущей России кадр людей, редкий по моральным качествам…» [14].
Этим людям не было суждено увидеть Россию. Галлиполийское чудо, длившееся около года, было последним подвигом врангелевской армии. Но им предстояло оказать решающее влияние на становление русской политической эмиграции.
М. Назаров (из книги «Миссия русской эмиграции», 1992 и 1994)
rusidea.org
1. Ковалевский П. Зарубежная Россия. Париж. 1971. С. 12-13.
2. Цит. по: Даватц В., Львов Н. Русская армия на чужбине. Белград. 1923. (Репринт: Нью-Йорк. 1985). С. 16.
3. Там же. С. 20.
4. Савич Н. Константинопольский период // Грани. Франкфурт-на-Майне. 1989. № 152. С. 234-235.
5. Там же. С. 260.
6. Там же. С. 219-220.
7. Штейфон Б. Военная деятельность Врангеля // Главнокомандующий Русской армией генерал барон П.Н. Врангель. Берлин. 1938. С. 207.
8. Цит. по: Игнатов М. Враги и друзья // Сигнал. Париж. 1939. № 60. 1 авг. С. 3.
9. Даватц В., Львов Н. Указ. соч. С. 20, 42.
10. Там же. С. 21.
11. Rimscha Н. Rußland jenseits der Grenzen 1921-1926. Jena. 1927. S. 11-12.
12. Даватц В., Львов Н. Указ. соч. С. 90.
13. Rimscha Н. Ор. cit. S. 8-9.
14. Савич Н. Указ. соч. С. 260-261.
+ + +
Вместе с армией генерала Врангеля из Крыма эвакуировалась духовная власть Белого движения – Временное Высшее Церковное Управление («ВВЦУ») Юга России, образованное в мае 1919 г. в Ставрополе на Южно-Русском Священном Соборе. В Константинополе архиереи провели совещание, на котором было обсуждено Постановление Патриарха, Св. Синода и Высшего Церковного Совета за № 362 от 20 ноября 1920 г.. Это Постановление гласило: если какая-либо епархия «вследствие передвижения фронта, изменения государственной границы и т. п. окажется вне всякого общения с Высшим Церковным Управлением или само Высшее Церковное Управление во главе с Святейшим Патриархом прекратит свою деятельность, епархиальный Архиерей немедленно входит в сношение с Архиереями соседних епархий на предмет организации высшей инстанции церковной власти для нескольких епархий, находящихся в одинаковых условиях»; это «непременный долг старейшего в означенной группе по сану Архиерея». На этом основании 19 ноября/2 дек. 1920 г. местоблюститель константинопольского престола митрополит Дорофей благословил деятельность ВВЦУ под управлением митр. Антония (Храповицкого). Год спустя, после налаживания связей со всеми епархиями и духовенством, оказавшимися вне пределов большевицкой власти (на Дальнем Востоке, в США, на Святой Земле и др.) в Сремских Карловцах открылся I Всезарубежный Церковный Собор, образовавший Русскую Православную Церковь за границей.
КУЛЬТУРНЫЙ ЛАНДШАФТ 