Бобринские — русский графский род, происходящий от Алексея Григорьевича Бобринского (1762-1813), внебрачного сына будущей императрицы Екатерины II и ее фаворита Григория Григорьевича Орлова.
***
Младший сын Екатерины II
Многие историки называют российский XVIII век веком женщин. Бесспорно, самая из них яркая и талантливая на троне — Екатерина II, деятельная и энергичная, умная и веселая, загадочная и легко ранимая. Много легенд связано с ее царствованием: фавориты, самозванцы, тайный брак с Потемкиным, вопрос об отце Павла I, «потемкинские деревни» и, наконец, внебрачный сын от Григория Орлова — Алексей Григорьевич Бобринский.
Жизнь незаконных отпрысков коронованных особ всегда вызывала к себе интерес и, как правило, была окутана сенью таинственности и легенд. К счастью, сохранившиеся архивные документы и переписка могут поведать нам о том, как же на самом деле сложилась жизнь Алексея Бобринского, об его отношениях с матерью. Собственноручным письмом от 2 апреля 1781 года императрица Екатерина II известила молодого Алексея о дате и обстоятельствах его рождения: «Алексей Григорьевич. Известно мне, что мать ваша, быв угнетаема разными неприязными и сильными неприятелями, по тогдашним смутным обстоятельствам, спасая себя и старшего своего сына, принуждена нашлась скрыть ваше рождение, воспоследовавшее 11 числа апреля 1762 г.».
С рождением Алексея связано одно историческое предание. Чтобы обезопасить будущую мать от гнева супруга, Петра III, ее сторонники решили: как только начнутся роды, кто-то из них подожжет свой собственный дом, чтобы отвлечь Петра, очень любившего участвовать в тушении пожаров. Алексей Григорьевич родился за несколько месяцев до дворцового переворота, который возвел Екатерину Алексеевну на российский престол. Основную роль в заговоре сыграла гвардия во главе с братьями Орловыми, один из которых, Григорий Григорьевич, и был отцом Алексея.
В одном из писем к энциклопедисту Ф.-М. Гримму, своему постоянному корреспонденту, императрица дала предельно краткую характеристику родителям Бобринского: «Он происходит от очень странных людей и во многом уродился в них». Родители прилежно занимались воспитанием и образованием сына, который рос в семье гардеробмейстера В. Г. Шкурина. Но Екатерину в неменьшей степени заботили его будущий общественный статус и материальное положение. Среди секретных бумаг из кабинета императрицы сохранились ее собственноручные указы и распоряжения, в которых подробно излагалась система денежного обеспечения малолетнего Алексея. В ту пору, когда он был еще младенцем, при дворе возник так называемый Бестужевский проект, согласно которому императрице предстояло обвенчаться с Орловым, а их сына «привенчать». Особо остро этот проект обсуждался в конце 1762 года, когда цесаревич Павел был тяжело болен и встал вопрос о престолонаследии. В 1765 году Екатерина II предполагала причислить младшего сына к фамилии князей Сицких — наиболее близкому к Романовым роду, угасшему в конце XVII века. Однако в апреле 1774 года за Алексеем была закреплена фамилия Бобринский, производная от названия села Бобрики, купленного для него Екатериной в 1763 году.
Осенью 1774 года А. Г. Бобринский был помещен в Сухопутный (дворянский) корпус в Петербурге. Во время учебы он вел дневник, в котором имеется множество интересных записей о встречах и беседах с Екатериной II, с Г. Г. Орловым, наставником И. И. Бецким и другими придворными. «После обеда я имел счастье видеть государыню и поздравлять ее с Новым годом. Говорили о том о сем…», — записал Алексей в своем дневнике 3 января 1782 года. После окончания корпуса в 1782 году Бобринский и несколько его соучеников были отправлены в путешествие по России и Европе в сопровождении полковника А. М. Бушуева и известного ученого профессора Н. Я. Озерецковского.
Интересные сведения о городах, по которым проезжали путешественники, а главное — о личности Алексея Бобринского содержит переписка Бушуева и Озерецковского с Бецким — она составляет в настоящее время отдельное дело в личном архиве Екатерины II, хранящемся в Российском государственном архиве древних актов. На протяжении всей поездки Бобринский находился под пристальным вниманием встречавшихся с ним людей; его двусмысленное положение было общеизвестно, что, несомненно, накладывало отпечаток на поведение молодого человека. «Вы изволите знать совершенно карактер Алексея Григорьевича: к сожалению, я все то в нем открыл, что только вы мне объявить об нем изволили, — докладывал полковник А. М. Бушуев Бецкому. — Он долго под притворною своею тихистию скрывал тяжелый нрав свой, но по множеству случаев не мог не открыть себя. Нет случая, где бы не оказал он самолюбия неумеренного, нет разговора между сотоварищей своих, где не желал он взять над ними поверхности, и случилося столько раз с оказанием суровости».
Весной 1785 года Бобринский остается жить в Париже, по просьбе Екатерины его опекает Ф.-М. Гримм. В их переписке постоянно обсуждались характер ее сына и его денежные дела. «Этот юноша крайне беспечный, но я не считаю его ни злым, ни бесчестным, он молод и может быть вовлечен в очень дурные общества; он вывел из терпения тех, кто был при нем; словом ему захотелось пожить на своей воле, и ему дали волю», — писала обеспокоенная мать. К сожалению, Бобринский огорчал мать постоянной игрой в карты и долгами, но в своих письмах к Гримму она пыталась оправдать пагубные пристрастия сына, говоря, что он не глуп и не лишен очарования. И тем не менее он так и не сумел или не смог реализовать свои способности. И это было насчастьем не только для Екатерины, но и для самого Бобринского.
В начале 1788 года А. Г. Бобринский получил распоряжение вернуться в Россию и в апреле этого же года поселился в Ревеле, куда приехал и его новый опекун, граф П. В. Завадовский. Только после вступления в брак с баронессой Анной Владимировной Унгерн-Штернберг Алексей смог посетить Петербург, чтобы представить императрице свою жену, а затем снова вернулся в Ревель. При жизни Екатерина так и не решилась официально передать сыну документы на владение имениями: она не была полностью уверена в его способности самостоятельно решать денежные вопросы.
Все изменилось, когда на престол вступил Павел I. Вопреки сложившемуся о нем мнению как о человеке черством и суровом, он проявил по отношению к Алексею Бобринскому благородство и не только выполнил распоряжения матери, но и сразу признал его своим братом. «Я представлялся также императрице, великим князьям Александру, Константину и Николаю… также великим княгиням, их супругам и сестрам, — писал А. Г. Бобринский своей жене из Петербурга. — Я ходил к телу покойной государыни и поцеловал у нея руку… Все глядели на меня такими удивленными глазами, не зная, чему приписать мое появление. За обедом император и императрица несколько раз говорили со мною, и внезапно взоры всех присутствующих устремлялись на меня».
В течение нескольких дней ноября 1796 года Бобринский получил подтверждение на владение обширными земельными угодьями и дом в Петербурге, ранее принадлежавший Г. Г. Орлову, и, наконец, титул графа Российской империи. Переселившись в свои тульские имения, граф Бобринский главным образом занимался сельскохозяйственными опытами, минералогией, астрономией; книги по этим наукам, а также по медицине, алхимии, торговле, географии составляли его библиотеку в Богородицке. Там же, в Богородицке, его застала гроза 1812 года, а в июле 1813 года А. Г. Бобринский закончил свой земной путь.
Н. БОЛОТИНА, сотрудник Российского государственного архива древних актов, nkj.ru
***
Вскоре по своем восшествии на престол император Павел I возвел своего сводного брата Алексея Григорьевича Бобринского в графское Российской империи достоинство (12 ноября 1796 года).
От брака с баронессой Анной Владимировной Унгерн-Штернберг (9 января 1769 — 28 марта 1846) имел одну дочь Марию Алексеевну, бывшую замужем за гофмейстером князем Николаем Сергеевич Гагариным, и трёх сыновей: Алексея, Павла и Василия.
Первый из них — известный сельский хозяин и сахарозаводчик Алексей Алексеевич Бобринский (1800-1868), его сыновья — генерал Александр Алексеевич и Владимир Алексеевич Бобринские (1824-1898), последний занимал пост министра путей сообщения (1869-1871).
Сын Павла Алексеевича — граф Алексей Павлович Бобринский (19.02.1826-7.11.1894) был министром путей сообщения (1871-1874).
Дети Александра Алексеевича от брака с графиней Софьей Андреевной Шуваловой: Алексей Александрович Бобринский, член Государственного совета, известный археолог, и Андрей Александрович Бобринский — сахарозаводчик.
К этому же роду принадлежит: Владимир Алексеевич — член Государственной думы.
Род графов Бобринских записан в V часть родословных книг губерний: Московской, Тульской и Санкт-Петербургской.
- Князь П. Долгоруков. Родословный сборник (1840).
- Петров П.Н. История родов русского дворянства. Т. 1-2. СПб., 1885-1886 (переиздание в 2-х томах в Москве в 1991).
- Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. — Санкт-Петербург.: Брокгауз-Ефрон. 1890-1907.
251-летие рода графов Бобринских (1762-2013 гг.)
Вот уже четвёртое столетие стоит на тульской земле городок с удивительным именем Богородицк наверное никогда не отвлек бы он «путешественника с прямой его дороги», не распорядись Екатерина II начать здесь в 1770-х годах строительство усадьбы.
Классическая архитектура молодого Ивана Старова, оправленная гениальным Андреем Болотовым в романтический пейзажный парк, как превратила «ни село, ни город, а некий междоумок между ними» в «чудо здешнего края», диковинками которого можно было б «впрах разлюбоваться».
Построенная для сына императрицы и Григория Орлова Алексея Бобринского усадьба в Богородицке стала колыбелью многих поколений этого не самого древнего (а потому и сравнительно немногочисленного), но знаменитого русского дворянского рода. Действуя на исторической арене России лишь около столетия, он дал Отечеству ученых и министров, членов Государственного Совета и Государственной Думы, Общественных деятелей.
Родоначальника фамилии не назовешь человеком замечательным, но это не скажешь о его замечательной судьбе, события которой могли бы составить приключенческий роман. Сразу же после рождения увезенный из Зимнего дворца, детство своё Алёша Бобринский провёл у чужих людей. Редкие тайные свидания с родителями, вынужденными скрывать себя, странное воспитание, вмешательство в его жизнь посторонних сформировали «нрав строптивый и суровое хладнокровие». Безудержный игрок, он наделал множество долгов и едва не разорился. При Павле I был представлен в Зимнем как брат императора и жалован имениями в Бобриках и Богородицке. В здешнем дворце он проживал большую часть года, занимаясь сельскохозяйственными опытами, минералогией, астрономией (известно, что над своим петербургским домом на Галерной он устроил башенку, служившую ему обсерваторией, а в Богородицке из вещей Алексея Григорьевича хранился большой телескоп Саблукова и химическая печь). Его библиотеку почти в тысячу томов составляли словари, книги по медицине, алхимии, минералогии, торговли, географии. В столице у Бобринского был свой домашний театр, и А.Т.Болотов будучи в 1803 году в Петербурге, ездил к графу смотреть «Нанину» Вольтера. В Богородицке с женой и детьми застала Бобринского гроза 1812 года, там же в июле 1813 года закончил он свой земной путь.
Жена Алексея Григорьевича Анна Владимировна (урожденная баронесса Анна-Доротея Унгерн-Штернберг, дочь коменданта Ревеля) пережила мужа на 33 года. Это о ней писал в своем «Дневнике» А.С.Пушкин: «Старуха Бобринская… всегда за меня лжет и вывозит меня из хлопот».
«Одной из благороднейших и в высшей степени сочувствующих личностей» по выражению поэта П.А.Вяземского, был старший сын А.Г. и А.В.Бобринских Алексей Алексеевич (1800-1868). Весной 1827 года, после десятилетней службы при дворе, он оставил столицу и уехал на четыре года в Богородицк и село Михайловское (ныне Куркинский район Тульской области). Аристократ, говоривший по-русски с французским акцентом, в сельской глуши становится предприимчивым хозяином. В окрестностях Михайловского он разводит посевы сахарной свеклы тогда говорили — свекловицы) и в 1828 году строит там один из первых в России сахарных заводов, который вырабатывал в отдельные годы почти по 25 тысяч пудов рафинада и патоки и сбывал продукцию преимущественно в Москве. В 1833 году сахарному заводу графа Бобринского было предоставлено право, изображать российский государственный герб на своих вывесках и изделиях.
В 1846 году совет Московского общества сельского хозяйства наградил Алексея Алексеевича золотой медалью «за сахар-рафинад с его заводов содействовавших распространению и улучшению свеклосахарного производства».
Он был большой охотник до физических и химических опытов, механических усовершенствований, и всякий новый опыт проводил сам. Практики признавали его плуг лучшим из всех европейских плугов.
Своим рождением обязаны А.А.Бобринскому российские железные дороги. Чтобы дать возможность жителям Петербурга познакомиться с ними, за своим садом он построил рельсовый путь, где курсировала платформа с 500 пудов камней, и открыл сад для всех. Изображение Бобринского было выбито на медали в честь открытия в 1837 году первой русской железной дороги между Петербургом и Царским Селом. В 1840-х гг. А.А.Бобринский вошёл в состав комитета по прокладке Николаевской железной дороги, связавшей Петербург с Москвой.
Некогда Вольное экономическое общество учредило в память графа особую медаль, а в 1872 году в Киеве на деньги, собранные по подписке, одному из зачинателей русской индустрии был поставлен памятник. Скульптор И.Н.Шредер представил Бобринского стоящим и упирающимся ногой на обломок рельса. Гранитное, круглое основание окружено бронзовым барельефом с изображением железной дороги с паровозом, строения завода и земледельческих орудий. Памятник графу снесли, но, по словам Вяземского, «памятниками остаются по нём в России железные дороги и сахарная промышленность. Он родоначальник первых и могучий труженик, способник и распространитель последней».
Богатый дом Бобринского на Галерной, известный в придвороно-аристократи-ческих кругах столицы, был «ежедневно открыт по вечерам. Тут собирались не многие, но избранные». Жуковский, Вяземский, графы Нессельроде, Гурьев, Строганов, Фикельмон. В 1830-е годы частым гостем салона был А.С.Пушкин, и в «Дневнике» поэта за 1834 г. не раз находим: «Обедал у гр. Бобринского», «Бал у гр. Бобринского, один из самых блистательных», «Вчера обед у гр. Бобринского». 1 февраля 1837 года А.А.Бобринский присутствовал при отпевании великого поэта в Конюшенной церкви.
Хозяйкой салона была жена Алексея Алексеевича Софья Александровна, подруга императрицы Александры Федоровны, некогда фрейлин императриц Марии Федоровны и Елизоветы Алексеевны. «Прелестнейшая из графинь на свете», по отзыву В.А.Жуковского, следившая «с участием и проницательностью за движением общественной жизни», была когда-то вдохновительницей его музы. В стихах 1819-1820 гг. находим отголосок вспыхнувшего чувства поэта к фрейлине Софье Самойловой. Василий Андреевич навсегда сохранил с Софьей Александровной дружеские отношения и письма к ней шутливо подписывал: «Ваш крепостной Жуковский».
Добавим,что летом 1837 года В.А.Жуковский, сопровождая в путешествии по России будущего императора Александра II, посетил Богородицк и здешний дворец.
Тесными узами с Богородицком и уездом был связан внук А.Г.Бобринского Алексей Павлович Бобринский. «Один из … столпов придворных бесед», флигель-адъютант императора Александра II, осмелившийся резко противоречить ему по принципиальным соображениям, он в середине прошлого века стал владельцем начавшего приходить в запустение родового гнезда и по хозяйски взялся за его возрождение.
После жесточайшего пожара Алексей Павлович отстроил дедовский дворец, развёл самый обширный в уезде фруктовый сад в 16 тысяч плодовых деревьев, превратив своё имение, обслуживавшее лишь владельцев, в крупное сельскохозяйственное предприятие. До сегодняшнего дня лучшим уголком парка являются посаженные при нём липовые и лиственничные аллеи. Облик Богородицкой усадьбы той поры воскрешают страницы романа Л.Н.Толстого «Анна Каренина». Так благодаря великому земляку под названием имения Вронского Воздвиженское попали мы в мировую литературу.
При Алексее Павловиче в крупное производство превращается сахарный завод, вырабатывающий до 70 тысяч пудов сахарного песка, начинается промышленная добыча угля — первая в Подмосковном бассейне, а его пребывание на посту министра путей сообщения способствовало включению Богородицка в систему железнодорожных сообщений.
За заслуги перед городом Богородицкая дума присвоила А.П.Бобринскому звание почётного гражданина.
Дочь Алексея Павловича Софья Алексеевна Бобринская в русско-японскую войну 1904-1905 гг. была начальником медицинского отряда, в первую мировую войну возглавляла санитарную службу Кавказского фронта. Будучи попечительницей Богородицкой общины сестёр милосердия, ежегодно на её нужды давала по 2 тысячи рублей. Выпускницы общины — а в неё набирали местных крестьянских девушек — работали во всех больницах уезда.
Внук Алексея Павловича Николай Алексеевич Бобринский стал профессором зоологии Московского университета, автором ряда научных трудов.
До сегодняшнего дня остается на столе этнографа, искусствоведа фундаментальный труд «Русские народные деревянные изделия», подготовленный известным путешественником, исследователем Памира, Бухары, Алексеем Алексеевичем Бобринским.
Специалистам наверняка знакомо сочинение «Дворянские роды, внесенные в общий гербовник Всероссийской империи» Александра Алексеевича Бобринского. Двое представителей этого рода — Бобринский-1 Алексей Александрович и Бобринский-2 Владимир Алексеевич — были депутатами Государственной Думы.
Владимир Алексеевич, стараясь жить по завету своего отца Алексея Павловича Боринского, был «человеком независимым, врагом попрашайничанья прожившейся части дворянства и пошлостей развращенного чиновничества». Ещё на посту председателя Богородицкой уездной земской управы В.А.Бобринский навлёк на себя гнев губернского начальства, уличенного им в беспечности и в отсутствии своевременной помощи голодающим. «Плодотворная деятельность графа по народному образованию» снискала ему известность далеко за пределами Богородицка.
Троюродный брат В.А.Бобринского Алексей Александрович оставил о месте их совместной деятельности — Государственной Думе — хлесткую оценку: «Это организм болтающий, и только. Настоящих работников очень мало… В Государственной Думе нет времени для усидчивой работы, потому что всё время приходится посвящать на внутренний междоусобный бой».
Вот уже четвертое столетие стоит на тульской земле городок с удивительным именем Богородицк. Наверное, никогда не отвлек бы он «путешественника с прямой его дороги», не распорядись Екатерина II начать здесь в 1770-х годах строительство усадьбы.
Классическая архитектура молодого Ивана Старова, оправленная гениальным Андреем Болотовым в романтический пейзажный парк, превратила «ни село, ни город, а некакий междоумок между ними» в «чудо здешнего края», диковинами которого можно было «впрах разлюбоваться».
В.А.Дутова
Построенная для сына императрицы и Григория Орлова Алексея Бобринского усадьба в Богородицке стала колыбелью многих поколений этого не самого древнего (а потому и сравнительно немногочисленного), но знаменитого русского дворянского рода. Действуя на исторической арене России лишь около столетия, он дал Отечеству ученых и министров, членов Государственного Совета и Государственной Думы, общественных деятелей.
Родоначальника фамилии не назовешь человеком замечательным, но это скажешь о его мятежной судьбе, события которой могли бы составить приключенческий роман. Сразу же после рождения увезенный из Зимнего дворца, детство свое Алеша Бобринский провел у чужих людей. Редкие тайные свидания с родителями, вынужденными скрывать себя, странное воспитание, вмешательство в его жизнь посторонних сформировали «нрав строптивый и суровое хладнокровие». Безудержный игрок, он наделал множество долгов и едва не разорился. При Павле I был представлен в Зимнем как брат императора и жалован имениями в Бобриках и Богородицке. В здешнем дворце он проживал большую часть года, занимаясь сельскохозяйственными опытами, минералогией, астрономией (известно, что над своим петербургским домом на Галерной он устроил башенку, служившую ему обсерваторией, а в Богородицке из вещей Алексея Григорьевича хранились большой телескоп Саблукова и химическая печь). Его библиотеку почти в тысячу томов составляли словари, книги по медицине, алхимии, астрономии, минералогии, торговле, географии. В столице у Бобринского был свой домашний театр, и А. Т. Болотов, будучи в 1803 году в Петербурге, ездил к графу смотреть «Нанину» Вольтера.
Жена Алексея Григорьевича Анна Владимировна (урожденная баронесса Анна-Доротея Унгерн-Штернберг, дочь коменданта Ревеля) пережила мужа на 33 года. Это о ней писал в своем «Дневнике» А. С. Пушкин: «Старуха Бобринская… всегда за меня лжет и вывозит меня из хлопот».В Богородицке с женой и детьми застала Бобринского гроза 1812 года, там же в июле 1813 года закончил он свой земной путь.
«Одной из благороднейших и в высшей степени сочувствующих личностей», по выражению поэта П. А. Вяземского, был старший сын А. Г. и А. В. Бобринских Алексей Алексеевич (1800-1868).
Весной 1827 года, после десятилетней службы при дворе, он оставил столицу и уехал на четыре года в Богородицк и село Михайловское (ныне Куркинский район Тульской области). Аристократ, говоривший по-русски с французским акцентом, в сельской глуши становится предприимчивым хозяином. В окрестностях Михайловского он разводит посевы сахарной свеклы (тогда говорили — свекловицы) и в 1828 году строит там один из первых в России сахарных заводов, который вырабатывал в отдельные годы почти по 25 тысяч пудов рафинада и патоки и сбывал продукцию преимущественно в Москве. В 1833 году сахарному заводу графа Бобринского было предоставлено право изображать российский государственный герб на своих вывесках и изделиях. В 1846 году совет Московского общества сельского хозяйства наградил Алексея Алексеевича золотой медалью «за сахар-рафинад с его заводов, содействовавших распространению и улучшению свеклосахарного производства»».
Он был большой охотник до физических и химических опытов, механических усовершенствований, и всякий новый опыт проводил сам. Практики признавали его плуг лучшим из всех европейских плугов.
Своим рождением обязаны А. А. Бобринскому российские железные дороги.
Чтобы дать возможность жителям Петербурга познакомиться с ними, за своим садом он построил рельсовый путь, где курсировала платформа с 500 пудов камней, и открыл сад для всех. Изображение Бобринского было выбито на медали в честь открытия в 1837 году первой русской железной дороги между Петербургом и Царским Селом. В 1840-х гг. А. А. Бобринский вошел в состав комитета по прокладке Николаевской железной дороги, связавшей Петербург с Москвой.
Некогда Вольное экономическое общество учредило в память графа особую медаль, а в 1872 году в Киеве на деньги, собранные по подписке, одному из зачинателей русской индустрии был поставлен памятник. Скульптор И. Н. Шредер представил Бобринского стоящим и упирающимся ногой на обломок рельса. Гранитное круглое основание окружено бронзовым барельефом с изображением железной дороги с паровозом, строения завода и земледельческих орудий. Памятник графу снесли, но, по словам Вяземского, «памятниками остаются по нем в России железные дороги и сахарная промышленность. Он родоначальник первых и могучий труженик, способник и распространитель последней».
Богатый дом Бобринского на Галерной, известный в придворно-аристократических кругах столицы, был «ежедневно открыт по вечерам. Тут собирались немногие, но избранные»: Жуковский, Вяземский, Виельгорский, графы Нессельроде, Гурьев, Строганов, Фикельмон. В 1830-е годы частым гостем салона был А. С. Пушкин, и в «Дневнике» поэта за 1834 г. не раз находим: «Обедал у гр. Бобринского», «Бал у гр. Бобринского, один из самых блистательных», «Вчера обед у гр. Бобринского». 1 февраля 1837 года А.А. Бобринский присутствовал при отпевании великого поэта в Конюшенной церкви.
Хозяйкой салона была жена Алексея Алексеевича Софья Александровна, подруга императрицы Александры Федоровны, некогда фрейлина императриц Марии Федоровны и Елизаветы Алексеевны. «Прелестнейшая из графинь на свете», по отзыву В. А. Жуковского, следившая «с участием и проницательностью за движением общественной жизни», была когда-то вдохновительницей его музы. В стихах 1819-1820 гг. находим отголосок вспыхнувшего чувства поэта к фрейлине Софье Самойловой. Василий Андреевич навсегда сохранил с Софьей Александровной дружеские отношения и письма к ней шутливо подписывал: «Ваш крепостной Жуковский».
Добавим, что летом 1837 года В. А. Жуковский, сопровождая в путешествии по России будущего императора Александра II, посетил Богородицк и здешний дворец.
Тесными узами с Богородицком и уездом был связан внук А. Г. Бобринского Алексей Павлович Бобринский. «Один из… столпов придворных бесед», флигель-адъютант императора Александра II, осмеливавшийся резко противоречить ему по принципиальным соображениям, он в середине прошлого века стал владельцем начавшего приходить в запустение родового гнезда и по-хозяйски взялся за его возрождение.
После жесточайшего пожара Алексей Павлович отстроил дедовский дворец, развел самый обширный в уезде фруктовый сад в 16 тысяч плодовых деревьев, превратив имение, обслуживавшее лишь владельцев, в крупное сельскохозяйственное предприятие. До сегодняшнего дня лучшим уголком парка являются посаженные при нем липовые и лиственничные аллеи. Облик богородицкой усадьбы той поры воскрешают страницы романа Л. Н. Толстого «Анна Каренина». Так благодаря великому земляку под названием имения Вронского Воздвиженское попали мы в мировую литературу.
При Алексее Павловиче в крупное производство превращается Богородицкий сахарный завод, вырабатывавший до 70 тысяч пудов песка, начинается промышленная добыча угля — первая в Подмосковном бассейне, а его пребывание на посту министра путей сообщения способствовало включению Богородицка в систему железнодорожных сообщений.
За заслуги перед городом Богородицкая дума присвоила А. П. Бобринскому звание почетного гражданина.
Дочь Алексея Павловича Софья Алексеевна Бобринская в русско-японскую войну 1904-1905 гг. была начальником медицинского отряда, в первую мировую войну возглавляла санитарную службу Кавказского фронта. Будучи попечительницей Богородицкой общины сестер милосердия, ежегодно на ее нужды давала по 2 тысячи рублей. Выпускницы общины — а в нее набирали местных крестьянских девушек — работали во всех больницах уезда.
Внук Алексея Павловича Николай Алексеевич Бобринский стал профессором зоологии Московского университета, автором ряда научных трудов.
До сегодняшнего дня остается на столе этнографа, искусствоведа фундаментальный труд «Русские народные деревянные изделия», подготовленный известным путешественником, исследователем Памира, Бухары Алексеем Алексеевичем Бобринским».
Специалистам наверняка знакомо сочинение «Дворянские роды, внесенные в общий гербовник Всероссийской империи» Александра Алексеевича Бобринского.
Двое представителей этого рода — Бобринский-1 Алексей Александрович и Бобринский-2 Владимир Алексеевич — были депутатами Государственной Думы.
Владимир Алексеевич, стараясь жить по завету своего отца Алексея Павловича Бобринского, был «человеком независимым, врагом попрошайничанья прожившейся части дворянства и пошлостей развращенного чиновничества». Еще на посту председателя Богородицкой уездной земской управы В. А. Бобринский навлек на себя гнев губернского начальства, уличенного им в беспечности и в отсутствии своевременной помощи голодающим.
«Плодотворная деятельность графа по народному образованию» снискала ему известность далеко за пределами Богородицка.
Троюродный брат В. А. Бобринского Алексей Александрович оставил о месте их совместной деятельности — Государственной Думе — хлесткую оценку: «Это организм болтающий, и только. Настоящих работников очень мало… В Государственной Думе нет времени для усидчивой работы, потому что все время приходится посвящать на внутренний междоусобный бой».
Как депутат он выступал за увеличение ассигнований на народное образование, за предоставление кредитов крестьянам, за улучшение быта рабочих и их семей (на своем рафинадном заводе он еще в те годы ввел восьмичасовой рабочий день).
Алексей Александрович был членом Государственного Совета. А что представлял собою этот «совет старцев», ясно из эпиграммы А. А. Бобринского:
Государственный Совет — интересный винегрет:
Мало ягод недозрелых, больше старцев переспелых
Да десятка два вождей из министров прежних дней.
Заседаем очень пышно, сзади ничего не слышно,
И бюджет плетем спеша лишь шесть месяцев спустя….
А. А. Бобринский, говоря сегодняшним языком, вел большую общественную работу: состоял в комитете по организации Исторического музея в Москве, был вице-президентом комитета по устройству Музея изящных искусств (ныне ГМИИ имени А. С. Пушкина), являлся президентом Императорской археологической комиссии. Найденный им при раскопках скифского кургана Солоха в Таврической губернии золотой гребень (сейчас хранится в Государственном Эрмитаже) воспроизведен во многих изданиях по искусству. Понятна радость Алексея Александровича, написавшего на обороте фотоснимка с изображением находки: «Мой гребень! Я нашел!!!». Смутный семнадцатый год развеял представителей этого рода по Старому и Новому Свету, но где бы ни жили — в России, Франции, Великобритании, Соединенных Штатах Америки, они не растеряли лучших качеств русского дворянина, истинного аристократа: чести, высокой духовности, готовности служить своему Отечеству. Бобринские, породнившиеся за более чем двухвековую свою историю с фамилиями Трубецких и Раевских, Голицыных и Шереметевых, Хомяковых и Львовых, Долгоруких и Горчаковых,- неотъемлемая часть русской истории и культуры.
Краткое жизнеописание родоначальника графов Бобринских
Жизнь коронованных особ почти всегда любопытна. Разумеется, в первую очередь таких отпрысков, чьё происхождение оказывалось широко известным и получало то или иное общественное признание. Всемирная история изобилует именами подобных людей (из которых многие прославились).
В русской истории среди таких лиц в своё время был очень известен граф Алексей Григорьевич Бобринский — сын императрицы Екатерины II и её фаворита Григория Орлова. Его, пожалуй, нельзя назвать человеком замечательным, но судьба его несомненно, замечательная. Не случись переворота, сделавшего Екатерину самодержицей, он мог бы затеряться среди людей низшего звания. Напротив, после переворота он сразу стал крупной политической фигурой, а в период болезни цесаревича Павла даже предназначался в наследники Российского престола. Потом было время, когда Алексей Григорьевич мог стать владетельным князем. Он показал себя странным человеком, притом был очень странно воспитан и угнетён тем, что его судьбой распоряжались другие люди. Вырвавшись наконец на свободу, он пустился в разгул, в безумную игру и едва не разорился. Потом жил почётным изгнанником без ясных видов на будущее. Наконец он был вызван Павлом, признан в придворных кругах как брат императора и тихо прожил остаток жизни как вельможа, сделавшись родоначальником одной из самой видных фамилий новейшей России. Л.А. Ковшова
Рождение и детские годы.
А.Г.Бобринский родился 11 апреля 1762 года, в четверг на Святой неделе, в Зимнем дворце…
Согласно рассказу графа Блудова, во время рождения младенца конфидент Екатерины граф Гендриков зажёг свой дом, с тем, чтобы отвлечь внимание Петра III, любившего смотреть как тушат пожары. Это предание имеет документальное подтверждение…
По свидетельству Петра Бартенева (издатель «Русского Архива», исследователь жизни А.Г.Бобринского), во время рождения младенца свой дом поджёг другой конфидент Екатерины — Василий Шкурин. К сожалению, мне не удалось фактических подтверждений этого предания, тем не менее, думаю, что оно заслуживает полного доверия, благодаря высокому авторитету Петра Бартенева.
При крещении младенца восприемниками были тайные родственники Екатерины Иван Иванович Бецкой (дед младенца) и Настасья Ивановна Соколова (тетка младенца)…
В уме Екатерины, кажется, с самого начала запечатлелось то обстоятельство, что младенца Алексея после его рождения вынесли из дворца на бобровой шубе. Сын в сознании матери стал связываться с символом бобра. Вероятно, именно поэтому Екатерина в 1763 году купила в Тульской губернии на своё имя для Алексея Григорьевича две волости — Бобриковскую и Богородицкую (с населением 10 тысяч душ мужского пола).
О детских годах А.Г.Бобринского сохранились лишь отрывочные сведения. Видимо, потому, что его воспитывали в условиях большой секретности. Если в письмах Екатерины иногда сообщается о пребывании во дворце сыновей Орлова от простых матерей, то таких сообщений касательно Алексея Григорьевича вовсе неизвестно. Видимо, его намеренно держали вдали от дворца…
Ребенка поместили в семью Шкурина в качестве то ли его сына, то ли племянника. Василий Григорьевич Шкурин начал свою карьеру придворным истопником. Потом он был придворным камердинером. Благоволение Екатерины к Шкурину в 1762 году было столь велико, что после переворота он получил даже больше, чем братья Орловы: каждому из Орловых было пожаловано по 800 душ, а ему (правда, вместе с женой) была пожалована тысяча душ да еще деньгами 30 тысяч рублей. После рождения Алексея шкурин был произведён в гардеробмейстеры, а после коронации Екатерины — даже в камергеры. Шкурин, несомненно стал богатым человеком…
По свидетельству Петра Бартенева, Алексея Григорьевича воспитывали в Елизаветине, имении Шкурина, ибо в Петербурге трудно было сразу, подыскать дом, куда можно было поместить, новорожденного и при этом избежать слухов.
В ту пору, когда Алексей Григорьевич был ещё младенцем, в отношении него возник при дворе грандиозный план. Дело в том, что к началу царствования Екатерины относится известный бестужевский проект, согласно которому императрицы предстояло обвенчаться с Орловым. Этот вопрос был особенно злободневен в 1762-1763 годах. Какова должна быть при этом роль младенца Алексея? Естественно думать, что его предполагалось привенчать. Именно с существованием такого плана связано, по-видимому, замечание генеалога князя Долгорукова, что Алексея Григорьевича одно время звали «Романовым». В конце 1762 года при дворе в период болезни цесаревича Павла сложилась тревожная обстановка: встал вопрос о престолонаследии. Вот свидетельство князя Ф.Голицина: «Когда в 1762 году цесаревич Павел тяжело заболел и опасались за его жизнь, то подумывали объявить престолонаследником графа Бобринского». Но Павел вскоре выздоровел, и вопрос о престолонаследии отпал сам собой. С течением времени и весь фантастический Бестуженский проект был предан забвению. Очень вероятно, что Алексей Григорьевич до самой смерти не знал о планах причисления его к дому Романовых и тем более о провозглашении его наследником…
К 1765 году относится новый план двора в отношении Алексея Григорьевича. В этом году был написан первый указ, касающийся его.
Указ Нашей Юстиц-Коллегии.Повелеваем вам Наш полученный указ послать для исполнения в Вотчинной Коллегии, а копии с него в сенат для известия.
Екатерина.
Указ Нашей Вотчинной Коллегии.Село Бобриково с приписными так, как оно куплено Нами от Лейбгвардии конного полка офицера Ладыженского и в ведомстве князя Сергею Гагарину по Нашему указу в смотрении порученное, со всеми из сих деревень от 1763 и 1764 годов собранными доходами, а если доходы отданы в рост, то и с процентами до дня распечатанья сего указа, отдать (ныне, в 1765 году ещё малолетнему) князю Алексею Григорьевичу сыну Сицкому, который от Нас поручен для воспитания Нашему камергеру Василию Григорьевичу сыну Шкурину, который и укажет, где оный его воспитанник обретается, о чём известна и жена его Анна Григорьевна Шкурина; а для большей вероятности (и во избежание дальнейшего и всякого трудного исследования, особливо если исследование кому во вред обратилось, — что сим указом наикрепчайше запрещаем, понеже Наша воля есть милостивая, и желаем наградить оного князя Алексея Сицкого из любви и благодарности к отцу его, бывшему капитану, который за нас потерпел), при сём прилагаем половину переломленной печати, и кто принесёт другую половину, тому отдать всё то, что в сём указе означено; а кто помешает исполнению сего Нашего указа или кто дерзнет, у того князя Алексея Григорьевича сына Сицкого всё или часть отнимать, тот да будет проклят, он и потомки его, и на нем страшный суд Божий взыщет.
На пакете надпись в Юстиц-Коллегию:
- куверт без именного указа нераспечатывать;
- куверт распечатать в полном собрании всех департаментов;
- куверт в Вотчинной Коллегии не распечатывать без оказателя половинной переломной печати, пока дело до него единого касается; а как по публикации об нём сыщется, тогда рапечатать в полном собрании всех департаментов и при отверстых дверях.
Итак, младенца Алексея предполагалось объявить князем Сицким. Логика тут ясна: если Алексея Григорьевича нельзя причислить к Романовым, то его следует причислить к фамилии, наиболее близкой к Романовым. Искомая фамилия и есть фамилия Сицких. Сицкие (из младшей ветви потомков Всеволода Большое Гнездо, фамилия их происходит от реки Сити) три раза вступали в брачные связи с Романовыми: в XVIII веке считалось, что, и мать первого царя из дома Романовых была княжной Сицкой (впоследствии это было опровергнуто Карамзиным). Сицкие угасли в XVII веке. Таким образом, императрица с присущей ей самодержавной властью собиралась возродить этот угасший род для своего сына.
В указе обращает на себя внимание торжественность, с которой должен был в последствии провозглашен новоявленный князь Сицкий. Вполне вероятно предположение, что ему хотели даровать титул светлости, имевший столь исключительное значение в России XVIII века.
Описываемый указ хранился в черновом варианте в Сенате. Он никогда не был обнародован. Вероятно, императрица с самого начала сознавала всю экстравагантность идеи о возраждении рода князей Сицких и постепенно охладела к этой идее…
Тем временем между Екатериной, Орловым и Бецким шли бурные дебаты о том, как дальше воспитывать мальчика Алексея. Главными оппонентами были Орлов и Бецкой. Орлов настаивал на том, что отныне для мальчика необходимо спартанское воспитание. Бецкой стоял за мягкие приемы воспитания.
На рубеже 60-70 годов Алексей Григорьевич был отправлен в Германию.
Отроческие годы.
Мы ничего не знаем о том, как жилось Алексею Григорьевичу в Германии. Но о результатах его германского воспитания мы знаем немало.
Вот как Бецкой описывает Алексея Григорьевича сразу после его прибытия из Лейпцига: «отрок обладает довольно красивой наружностью, имеет нечто благородное в себе». В то же время он «слабого телосложения», «при малом движении и очень обильной еде кровь у него скопилась в такой мере, что он почти ежедневно, раз десять, имеет кровотечение из носу». Мальчик «по характеру кроток, а по своей послушности — достоин любви». Он «застенчив и боязлив», «нечувствительный ни к чему», «рассеянный, почти ничего не говорящий», «охотник спать». Он «ветренен и думает о другом, когда с ним говорят», «что касается его вкусов, его забав.., то ко всему этому у него… полное равнодушие». «Он не делает никаких… шалостей, говорит не как ребенок, но скорее рассудительно».
Постоянно общаясь с подростком, Бецкой обнаружил что «он довольно учтив», что в нём «кроется добрая доля самолюбия», что «он имеет способности», что «он обладает большой проницательностью и живым понятием, ум его быстро и хорошо охватывает мысли».
Дальнейшие наблюдения показали Бецкому, что отрок «хочет всегда спорить и быть правым, даже в отношении лиц, умудренных уже летами, опытом и умением. Он обладает невероятным расположением к критике и насмешке, а так же бесчисленными предубеждениями против других народов». У него «явное предрасположение к дворянству, причем не считает ни во что всё не принадлежащее к нему». «Он имеет видимую наклонность к военной службе».
Итак, мальчик отличался врожденным благородством и, видимо, неглуп… В то же время совершенно ясно, что это человек с чрезвычайно ранимой психикой, искалеченный дурным воспитанием.
Екатерина задавала Бецкому вопрос, на который он затруднился ответить: наделён ли мальчик здравым смыслом? Проницательная императрица недаром спрашивала об этом. Вся последующая жизнь Алексея Григорьевича показала, что здравого смысла ему недоставало.
Как же воспитывали мальчика? — «По какому-то предопределению ему не довелось попасть в хорошие руки», «хорошее у него от природы, всё же худое является следствием воспитания». «В нём заглушили природную живость», «в нём задушили хорошие побуждения его органов, чтобы сделать машину обыденного послушания». При воспитании отрока на «любопытство ума и чувствительность сердца» «не было обращено ни малейшего внимания». Он невежественен, «его простой образ мыслей возбуждает жалость». «Все его познания ограничиваются французским и немецким языками, немногим из арифметики и очень малым из географии…»
Совершенно ясно, что ребёнка в Германии воспитывали согласно плану, утверждённому Орловым без учёта мнений Екатерины и особенно Бецкого. Приходится только гадать, каким это образом Орлову удалось добиться такого положения. Рузумеется, воспитывали его по военному образцу. Более чем странно, что мальчика почти ничему не научили, ни в отношении наук, ни в отношении даже физического развития. Видимо, грубые менторы с самого начала изранили деликатную психику мальчика и совершенно парализовали его восприимчивость. Очень может быть также, что мальчик часто болел и что именно это ограничивало возможности его физического развития. Мальчик, повидимому, замкнулся в себе и ощущение собственной ущербности компенсировал гиперкритицизмом, направленным, разумеется, против менторов-иностранцев. Любопытно, что в этих условиях мальчик не утратил наклонности к военной службе: быть может, тут сыграли роль гены.
Пребывание в Петербурге.
Осенью 1774 года Алексей Григорьевич был привезён в Петербург к Бецкому. Иван Иванович собирался применить в отношении мальчика систему воспитания, прямо противоположную той, которая применялась в отношении него в Германии. Он собирался предоставить ему полнейшую свободу, стремился развить в нём природную живость характера, старался сделать жизнь его возможно более приятной и интересной…
Алексей Григорьевич провёл в доме Бецкого три недели, а затем был отдан в распоряжение гувернера и помещён в Кадетский корпус. Гувернером мальчику был выбран Рибас…
15 марта 1775 года Бецкой сообщает Екатерине, что князь Гагарин (который по поручению императрицы управлял Бобриковской и Богородицкой волостями) представил Алексею Григорьевичу отчеты по этим изменениям. Значит, уже в это время отрок был поставлен в известность, что эти волости предназначаются ему.
Между тем Алексей Григорьевич всё ещё не получил определенной фамилии. Вопрос об этом обсуждается в переписке Бецкого с императрицей.
23 марта Бецкой пишет: «Неугодно ли будет вашему величеству окончательно решить, как его именовать, так как до сего времени его зовут по-русски Алексей Григорьевич, а по-французски — мсье Алексис; необходимо, впрочем, ему иметь прозвище, я полагаю, что коль скоро Ваше Величество решитесь дать ему грамоту, одобренную вами, то не представится более нужною еще какая-либо другая формальность, чтобы звать его просто А.Г.Бобриков».
В письме от 9 мая (присланном в ответ на письмо императрицы от 31 апреля) Бецкой пишет: «Очень рад узнать, что маленький господин будет впредь именоваться господин Б. (по-французски мсье Алексис) и Алексей Григорьевич Бобринский — по-русски; это решено и кончено.
Как видим, Екатерина избрала самый простой путь: дала сыну фамилию, которая была образована от названия предназначавшегося ему имения…
Итак, Алексей Григорьевич стал именоваться Бобринским. Очень вероятно, что Бецкой вызвал к себе отрока и объявил ему об этом, как о воле императрицы. Но отрок не получил никакой «грамоты». Ему предстояло ждать, когда «о нём будет объявлено» и когда ему можно будет вступить во владение Бобриковской, Богородицкой и Киясовской волостями и хранящимися в сохранной казне капиталами. Даруя сыну фамилию, Екатерина, по-видимому, сразу решила, что ему будет впоследствии дарован графский титул. Почему же титул графа, а не светлейшего князя — дело, как будто, ясно. Обстоятельства изменились. Павел стал совершеннолетним и был полностью отстранен от дел. Посему излишне возвеличивание Бобринского могло возбудить его подозрительность.
В письме Бецкого от 21 мая новоназванный Бобринский сделал приписку; надо думать, что сама возможность писать императрице в частном письме должна была ему показать, чей он сын.
Итак, Бобринский стал кадетом третьего возраста. Он оказался сразу на особом положении. Он спал в специально построенном для него помещении, а не в общем дортуаре, как остальные. Бецкой просматривал программу занятий отрока и посылал её императрице на утверждение. В письмах Бецкого содержатся постоянные упоминания по поводу образа жизни Бобринского: о том, что он делает упражнения с ружьем, вольтижирует, учится танцевать, ездит на балы к смолянкам (воспитанницам Смольного института — К.Л.), участвует в спектаклях.
К 1780 году относится проект Потемкина о женитьбе Бобринского на племяннице (и любовнице) светлейшего Екатерине Энгельгардт. Об этом проекте сообщают Корберон и Болотов. Корберон добавляет, что Бобринский отказался от этого брака. Очень трудно решить, каково было отношение императрицы к этому проекту светлейшего.
Накануне своего девятнадцатилетия Алексей Григорьевич получил от императрицы записки следующего содержания:
Алексей Григорьевич!
Известно мне, что мать ваша, быв угнетаема и угрожаема разными неприязньми и сильными неприятелями, по тогдашним смутным обстоятельствам, спасая себя и старшего своего сына, принуждена нашлась скрыть ваше рождение, воспоследовавшее 11 числа Апреля 1762 года. Как вы мне вверены были, то я старалась вам дать приличное вашему состоянию воспитание. Осталось вам ныне добродетельною жизнию, ревностию и усердием к отечественной службе и непоколебимою верностию к престолу отличить себя во всех случаях, в чём да поможет вам Всевышний.
Екатерина.
Апреля 2 числа 1781 года.
Алексей Григорьевич!
Чрез сие объявляю вам, что от 11 числа Апреля 1782 года до 11 числа Апреля 1792 года вы имеете получать с положенного мною в Воспитательном Доме для вас капитала проценты, а с 11 числа Апреля 1792 года и весь тот положенный мною и в Воспитательном Доме для вас собранный капитал вам и потомству вашему, как собственность неотъемлемая, принадлежит.
Екатерина.
Апреля 2 числа 1781 года.
Алексей Григорьевич!
Сим письмом дозволяю употреблять приложенный герб, который я вам и потомству вашему жалую.
Екатерина.
Апреля 2 числа 1781 года.
Текст первой из этих записок двухсмысленный и осторожный. Екатерина даёт все возможности Алексею Григорьевичу догадаться, что она его мать, но не утверждает этого положительно. Перед нами практическое признание и в то же время полупризнание, которое не давало Алексею Григорьевичу права официально утверждать, что он сын императрицы.
К запискам была приложена металлическая доска с изображением герба. Герб, предназначавшийся Бобринскому, является точным произведением личного герба Екатерины с добавлением знака бобра и с изображением двуглавого орла, последнее по мысли Екатерины, должно было символизировать связь обладателя герба с Российской императорской фамилией.
С 1779 года Алексей Григорьевич начал вести дневник и вёл его с перерывами до 1786 года. Из дневника мы узнаём, что обучение Алексея Григорьевича в Кадетском корпусе проходило отдельно от других кадет. В числе его преподавателей был Дмитриевский, один из основателей русского театра, почитавшийся после смерти Ф. Волкова «первым русским актером». Алексей Григорьевич имел классы, видимо, лишь в первой половине дня, — в отличие от прочих кадет, для которых были предусмотрены и послеобеденные занятия. В занятиях Бобринского случались перерывы, связанные, как кажется, с его недомоганиями.
Бартеньев пишет, что Бобринский, находясь в корпусе, носил звание унтер-офи-цера. Иногда Алексей Григорьевич исполнял почётные поручения: по указанию Бецкого передавал в корпус о благоволении императрицы к этому учреждению.
В дневнике помечены различные развлечения, которым предавался Алексей Григорьевич: балы, маскарады, спектакли, поездки на охоту. Бобринский заводит амуры со смолянками: со Зверевой, княжной Ратевой, с некой Р.В. Его экс-любовницу Звереву с помпой выдают замуж, обеспечив ей хорошее приданное. Смолянки завидуют ей. Соблазненная счастьем, выпавшем на долю Зверевой, смолянка Лафон (дочь директрисы Смольного) прямо предлагает свои амуры Алексею Григорьевичу, так что он с трудом отделывается от неё.
Жизнью Бобринского постоянно интересовались и государыня, и князь Орлов, в особенности же Бецкой…
Бобринский поступает так, как принято поступать людям его общественного положения, и не вдается в исследование причин тех или иных действий. В этом отношении он — типичный представитель русского человека XVIII века. Он ездит с поздравлениями к новобрачной Зверевой, причем ему и в голову не приходит, что с нравственной стороны это может быть дурно. Он вместе с другими кадетами отправляется поздравлять вельмож с Новым годом. Потом перестает так поступать, ибо государыня была этим недовольна. Но его как будто не занимает вопрос о том, что эти визиты, в глазах государыни, не соответствуют его положению в обществе. Он считает своим долгом послать поздравление с Новым годом незаконной дочери Григория Орлова, ибо знает, что это его сестра…
Алексей Григорьевич обладает обостренным чувством чести. Он не выносит никаких обид. Он, кадет, готов плюнуть в лицо офицеру Вукасовичу за сказанное им обидное слово. Он делает в дневнике возмущенные замечания о вельможе Олсуфьеве, который кричал кадетам в театре «Молчите ослы!». Он презрительно высказывается о подгулявших на празднике гостях, которые напились до свинского состояния…
Вообще, хотя воспитание по системе Бецкого и принесло благие плоды, сделало Алексея Григорьевича общительным и жизнерадостным, в то же время исключительность его положения не могла отразиться дурно на его характере…
Интересы Бобринского, судя по его дневнику, ограничены развлечениями, делами корпуса, событиями придворной жизни. Ни о чём другом он не пишет, вернее, не имеет обыкновения писать.
В одном месте он упоминает о беседе про духов. Эта тема интересовала его и впоследствии. Религиозные вопросы вопросы играли некоторую роль в жизни Алексея Григорьевича.
Бобринский не довёл своего кадетского дневника до 11 апреля 1782 года, дня своего рождения. А между тем это событие было отпраздновано с большой помпой, о нём даже специально известили всех иноземных послов, аккредитованных в Петербурге. Итак, звезда Бобринского в это время вознеслась высоко.
Молодость. Путешествие по России и по Европе
Окончив курс в корпусе с малой золотой медалью, Бобринский был отправлен в путешествие. Решение об этом было принято, как мы уже видели, за несколько лет до этого и, вероятно, с того времени его поступления в корпус. Очень может быть, что тогда же была намечена его судьба после возвращения из путешествия: по-видимому, ему предстояло командовать полком. Об этих планах Бобринский узнал впервые в 1785 году.
Вместе с Алексеем Григорьевичем по его выбору в путешествие были отправлены выпускники корпуса Свечин, Болотников и Борисов…
Гофмейстером Бобринского сперва думали назначить генерал-майора князя Меньшикова. Но затем его оставили, может быть, из-за слишком высокого ранга и титула. Афишировать высокое общественное положение Бобринского во время его путешествия, особенно по чужим краям, отнюдь не собирались. По суму остановились на кандидатуре полковника Бушуева. (Для сравнения скажу, что цесаревича Павла в его путешествии сопровождал генерал-майор, а принцев Ольденбургских (двоюродных братьев Петра III) — полковник, который к тому же, по видимому, уже знавал Алексея Григорьевича по кадетскому корпусу). В своих отношениях Бушуев должен был относиться к нему не как начальник, а как умудренный опытом советник…
Путешествие было рассчитано на 3 года. Предполагалось посетить основные области России, затем посетить западные страны до Франции и Англии включительно и возвратиться назад через Германию или Скандинавию.
Путешественники выехали из столицы в конце мая 1782 года.
Маршрут по России пролегал по следующим городам: Новгород, Москва, заезд в Тулу, снова Москва, Ярославль, Кострома, Нижний Новгород, Казань, Екатеринбург, Уфа, Симбирск, Саратов, Царицын, Астрахань, Кизляр, Черкасск, Таганрог, Херсон, Киев. В начале июня 1783 года путешественники выехали за границу.
Бецкой снабдил Бушуева рекомендательными письмами ко всем начальникам губернии внутри страны и ко всем русским послам за границей. В этих письмах содержалась ссылка на императорское повеление в отношении путешествия выпускников кадетского корпуса.
Инкогнито сына императрицы было весьма относительно. Путешественников принимали с помпой. Дело было не только в очень внушительных рекомендательных письмах (хотя и они, конечно играли роль). Слух о том, что едет сын императрицы, видимо, просачивался в верхи провинциального общества. Ведь Алексей Григорьевич был уже известен многим людям в стране: или лично, или по слухам от друзей и родственников, живавших в Петербурге. Путешественники наносили визиты губернаторам, и губернаторы при всех регалиях отдавали визиты в отведенных для путешественников покоях. Бывало, что при въезде путешественников в города их встречали делегации от купцов. Иногда священники в их честь говорили проповеди в церквах.
Конечно, всюду их ждали развлечения: балы, спектакли, игры в карты, поездки на охоту. На обедах Бобринский неизменно сидел рядом с губернатором…
Алексей Григорьевич в своем дневнике, как и ранее очень пунктуален и сух. Он отмечает, главным образом, кто был у него с визитом, либо кому он сделал визит, где обедал, с кем играл в карты и каков был результат. Судя по дневнику, за время путешествия по России Бобринский проиграл 1500 рублей, а выиграл более 2000. Но если проигрыши он платил наличными, то при выигрышах иногда ограничивался взятием векселей.
По-прежнему он ценит приличие, бранит пьяниц и сквернословов.
Только иногда Бобринский даёт развернутые описания. Тогда они обстоятельны и толковы. Заметно, что Алексей Григорьевич интересуется металлургией, минералогией, торговлей, винокурением…
В путешествии проявилась впервые скупость Бобринского. Он давал мало денег на расходы и ещё меньше своим спутникам, создавая для них очень тяжелые условия. Именно из-за этой причины, а также из-за холодности со стороны Бобринского, Озерецковский (научный руководитель экспедиции) попросился в отставку (мотивируя своё намерение болезнью) и в Киеве покинул путешественников, не взявши денег на прогоны и чуть ли не пешком направившись в столицу. Характерно, что для своих нужд Бобринский купил в Москве жестяной сервиз.
Один раз во время путешествия (в Екатеринбурге) Алексей Григорьевич занемог, он жалуется на головную боль. Это первое упоминание о хронической болезни, которая мучила Бобринского, кажется, всю последующую жизнь.
Заграничный маршрут путешественников пролегал по следующим городам: Варшава, Краков, Вена, Триест, Венеция, Болонья, Анкона, Рим, Неаполь, снова Рим, Флоренция, Пиза, Ливорно, снова Флоренция, Турин, Женева, Лион, Авиньон, Марсель, Париж. В Париж путешественники прибыли весной 1785 года.
Бобринского всюду встречали с нарочитым вниманием, ибо все неизменно знали, кто он: слухом земля полнится. Алексей Григорьевич был принят королём Польским, императором Австрийским, папой Римским.
За время путешествия Бобринский всё более втягивался в картежную игру. Не гнушался он и сомнительных компаний, играя подчас с людьми низкого звания. Причём, если при игре с людьми из общества он всегда был пунктуален в платежах, то с простолюдинами не особенно церемонился и иногда не платил долгов…
Бушуев довольно подробно высказывается об особенностях характера Алексея Григорьевича. «Он долго под притворною своею тихостью скрывал тяжелый нрав свой». Ныне же «нет случая, где бы не оказал он самолюбия неумеренного, нет разговора между сотоварищей своих, где бы не желал он взять над ними поверхности, и случалося сколько раз с оказанием суровости». «Что же принадлежит до моих советов, ему в рассуждении сего деланных, то на все есть всегда какая-нибудь отговорка или досада». «Заметил я, что закостеневает он в злобе. Он столь надменен и щекотлив, что каким бы ласковым и дружеским образом что ни сказано в его пользу было, то всё приемлет он с оскорблением и хотя исполняет всё, но досады при том сокрыть не может».
Казалось бы, можно думать, что он тщеславен. Однако, нет. «Не любит он больших собраний, признавшись мне, что они крайне его отягощают, а особливо учтивость и внимание, «которыя более ему, нежели другим оказываются».
Он ведёт светкий образ жизни, но в то же время уединяется от своих товарищей и любит ездить всюду один.
«Неприятность его не покидает». «Кроме мундиров, ни одного платья у него не было в котором бы пристойно не только в городе, но и в дороге показаться можно было; в сём пункте никакого стыда он не полагает, ибо, говорит он сие до чести не касается». А в то же время он пунктуален и действия свои в дневнике помечает с точностью до получаса.
«Есть в нём беспечность и нерадение видеть или узнать что ни есть полезное». «Ничто его не трогает». Но это лишь на первый взгляд. В его записях обнаруживаются разнообразные интересы.
В Париже Алексей Григорьевич продолжает вести дневник, заканчивая его писание весной 1786 года. Дневник этот, кроме отдельных выдержек, остался неопубликованным. Парижский дневник Бобринского, как и весь дневник его путешествия, однообразен и неинтересен. Из него мы видим лишь, что Бобринский гуляет в саду Пале-Руаяля и Тюиллери, в Булонском лесу, на Елисейских полях, занят амурными делами, играет в карты и бильярд (но лишь временами и умеренно), бывает на спектаклях, нередко посещает колдунов, иногда бывает в Академии Наук и в обсерватории.
Видится почти исключительно с русскими. Вот их список: Асантов, Бакунин, Баранов, Булибин, Вискорский, кн.Гагарин, кн.Николай Голицин (племянник посла в Вене), Головачев, Данилевский, Дубровский (с ним Алексей Григорьевич видится особенно часто), Кашкин, Колычев, секретарь русского посольства Машков, Миллеры, Милорадович, Нерадович, Обрезков, Павлов, князь и княгиня Путятины, русский посол в Париже Симолин, Талызин, врач Тереховский, Херасков, Хотинский, кн.Шаховской, Алексей Васильевич Шкурин (названный родственник Бобринского), Штакельберг, врач ШЩумлянский, Яхонтов…
Придворными и политическими делами Бобринский, судя по дневнику, мало интересовался, несмотря на то, что жил в Париже в бурное предреволюционное время. Ко двору он представлен не был. Быть может, Екатерина и Бецкой не желали подчеркнуть значимости Алексея Григорьевича, а может быть, старались избежать для него излишних трат.
Вместе с Алексеем Григорьевичем в Париже первое время находились и его спутники. Им уже в апреле 1785 года было предписано возвратиться в Россию, но из-за нездоровья Бобринского они задержались до осени. В октябре 1785 года они выехали на родину, а ему разрешено остаться…
Кроме дневника Алексея Григорьевича, мы имеем другой источник, характеризующий парижскую жизнь Бобринского. Это его большая записная книжка, хранящаяся в ЦГАДА (Центральном государственном архиве древних актов), (имеется также малая записная книжка, но она содержит в основном лишь путевые заметки во время его путешествий по Италии). Большая книжка была приобретена Бобринским в Венеции весной 1784 года, но заметки в ней он стал делать в основном по прибытии в Париж. В Париже книжка в целом была исписана. Лишь немногие заметки сделаны уже в Остзейском крае. Последние заметки писаны исключительно по-немецки, тогда, как парижские заметки писаны по-французски, в отдельных случаях по-русски.
Большая записная книжка — ценный источник для суждения о личности Алексея Григорьевича. Если автор дневника предстает перед читателями как суховатый и, казалось бы, ограниченный педант, то автор книжки — человек разносторонних интересов и некоторой проницательности. Чем только он не интересуется…
Он увлекается медициной. Его записи пестрят рецептами против грыжи, ревматизма, паралича, гангрены, язвы ног, бешенства, зубной боли, цинга, рака, коклюша, эпилепсии, средствами против ядов, рассуждениями о пользе хорошего воздуха, о приготовлении минеральных вод, о лечебном действии магнита.
Есть многочисленные заметки по астрономии, а также по метеорологии, ювелирному делу, Есть заметки по физике, в частности по оптике, электричеству, устройству громоотвода, магнитным бурям, системам мер и весов. Его занимают вопросы химии, превращения кислот, приготовление древесного клея. В кругу его интересов, конечно, алхимия, поиски философского камня.
Его интересуют таинственные явления, он читает Сведенборга, занимается мистикой цифр, помечает анекдотические сообщения о появлении ихтиандра у берегов Англии; у него приводится зарисовка «Дерево порфира», иллюстрирующая воззрения масонского толка о взаимоотношениях неодушевленных предметов и одушевленных существ, животных и человека, тела и души; он приводит воззрения о дате конца мира (3000 год).
Его занимает ботаника, изучение грибов, просмотр гербариев. Не забывает он и зоологии, помечая в записной книжке данные о яйцекладущих зверях и змеях, о необычайной продолжительной жизни попугаев, а также рассказ о том, как запертая дома собака не ела не пила 39 дней, а потом продолжала жить.
В то же время его весьма занимают финансовые вопросы. Он пишет о доходах России от добычи благородных металлов, железа и меди, от продажи водки и соли, от почвы, от таможен, помечает дату начала взимания подушного оклада в России, приводит рост доходов страны в XVIII веке, стоимость содержания армии, рациона солдата, содержания двора, гвардии, стоимость устройства иностранных колонистов, в 1765 году. Далее он пространно высказывается об организации банковского дела в Европе, финансовых мероприятиях иезуитов, учёте векселей, зарывании денег в землю в России и т.д. Он подробно рассматривает расходы Франции. Он сравнивает валюту разных стран, свидетельствует, что в России за исключением столиц циркулируют лишь медные деньги.
Его волнуют вопросы торговли, работорговли, особенности морской торговли, поиск кораблекрушений, его занимает английская торговля и связанный с ней Навигационный акт, ввоз Францией шерсти и пеньки, он сравнивает качества русской пеньки с заграничной, рассматривает возможности развития торговли украинским табаком. Он подробно разбирает особенности книжной торговли, считая её очень выгодной. Он приводит собрание правил протекционистской торговли и выдвигает доводы против учреждения торговых монополий.
Его интересуют вопросы хозяйства, вопросы хлебопашества на песчаных землях, устройство инкубаторов, функционирование водяных мельниц, вопросы пчеловодства, добыча сельди в Западной Европе, китобойный промысел, крашение тканей, производство бумаги и фарфора, условия работы на мануфактурах, стоимость рабочей силы в Англии и в континентальной Европе.
Его интересуют вопросы собирания сведений по различной, преимущественно хозяйственной тематике. Он помечает в своей книжке проект создания частного бюро по сбору информации и набрасывает программу этого бюро.
Он пишет об управлении государством, о необходимости сокращения численности непроизводительных слоев населения — чиновников и духовенства. В связи с последним, он приводит цифры о количестве монастырей в России, численности духовенства, числе епархий и их старшинстве.
Не забывает Бобринский и о военном деле. Он подробно описывает военное устройство Турции, врага России. Он объясняет превосходство англичан в морском деле постоянством их судовых команд.
Его весьма интересует география, он читает о путешествиях по различным странам. Но особенно ему близка картография. Он собрал у себя множество подробнейших карт всех известных тогда стран, включая и самые отдаленные, например, Австралию и приполярные области. Его занимают и вопросы истории картографии, начиная с глубокой древности, с Гекатея.
Из отраслей гуманитарных его к себе привлекает языкознание, вопросы сравнительного языкознания, вопросы происхождения языков, возможности использования для этой цели данных топонимики.
Бобринский занимается коллекционированием. Во время путешествия по Италии он приобрел древние манускрипты и набор античных медалей (что видно из записей в малой книжке).
История занимает Бобринского менее других наук. В его поле зрения в основном трактаты о мире, союзе и торговле, изменения границ государств, такие явления, как книгопечатание, а также исторические анекдоты. Впрочем он довольно усердно читает книги по истории XVIII века и подробно разбирает генеалогию Романовых.
Из философов он читает Эпиктета, Декарта и Лейбница.
Разумеется Бобринский был воспитан на французской литературе. Он помечает, что каждую свободную минуту надо посвящать чтению французской классики, он восстает против легковесной литературы. Он дает себе зарок не ложиться спать, не выучивши несколько строк из французских поэтов.
Бобринский даёт себе обещание вставать всегда рано и в одно и то же время, когда бы не лёг накануне.
В книжке нет ни одной заметки фривольного содержания.
В большой записной книжке рассеяны афоризмы. Вот наиболее удачные из них (а в подлиннике все они даны, разумеется, по-французски):
- Очень важно знание собственных недостатков.
Везде где находишься есть хорошее и дурное, самое благоразумное любить ту страну, где родился, и покоряться ее законам.- Щедрость состоит не в том, чтобы давать много, но чтобы давать вовремя.
Искусство общения состоит в том, чтобы убеждать окружающих, что им самим полезно оказывать нам услуги.- Труднее жить с теми, кто принадлежит к одной с тобой партии, чем противниками.
Ничего не следует запрещать, надо лишь поддерживать полезные явления.
Искусство управлять есть искусство делать людей столь возможно счастливыми при меньших затратах.- Молодой человек, какими бы достоинствами он не обладал, не может высоко подняться; нужно, чтобы он искал поддержки у каких-либо лиц, обладающих властью или высокой репутацией.
- Честная уверенность в себе и холодное бесстрашие в сочетании со внешней скромностью — вот что нужно иметь при дворе.
- Для министра хуже сказать глупость, чем сделать её.
- Деспотизм может иметь место при правлении многих как и при правлении одного человека. Может случиться, что появятся руководители без закона и без правил, которые управляют всем по своей прихоти. Итак, деспотизм может быть не только при монархии, но и при аристократии и даже при самой определенной демократии. Следовательно, деспотизм есть лишь злоупотребление выродившейся монархической властью.
Дальнейшие сведения о парижской жизни Алексея Григорьевича довольно отрывочны. Во второй половине 1786 года он снова путешествует, посещает Франкфурт-на-Майне…
В ноябре 1786 года он оказывается в Милане и едет оттуда в Венецию, где он был в торжественной обстановке принят дожем и обменялся с ним официальными дипломатическими речами.
В парижских бумагах Алексея Григорьевича, находящихся в ЦГАДА, хранится список его вещей, включающий драгоценности и книги. Думаю, что все эти вещи Алексей Григорьевич оставил в русском посольстве в Париже на период своего путешествия по Гармании и Италии.
- Вот список драгоценностей, принадлежавших Бобринскому:
- Перстень с бриллиантами.
- Перстень с портретом, окруженном бриллиантами.
- Малый перстень с портретом, окруженным бриллиантами.
- Перстень с украшениями из слоновой кости.
- Пуговицы к рубашке, с бриллиантами.
- Дружеский сувенир из голубой эмали с бриллиантами.
- Дружеский сувенир из бледной эмали с бриллиантами.
- Два золотых футляра для зубочистки.
- Футляр для зубочистки из белой эмали, украшенный бриллиантами.
- Фарфоровый футляр для зубочистки.
- Футляр для карандашей из голубой эмали.
- Золотые часы.
- Часы с бриллиантами и цепь к ним, украшенная бриллиантами.
- Гарнитур для буклей, украшенный алмазами.
- Золотая медаль по поводу прививки.
- Золотая медаль Кадетского корпуса.
- Две медали двух Орловых.
- Пасхальное яйцо, украшенное бриллиантами с шифром Екатерины II.
- Две печатки гравированные из стали с гербом Бобринского.
- Золотой крест с частицей мощей.
- Золотой крест, украшенный драгоценными камнями.
- Польские золотые, серебряные и медные монеты.
Пока Алексей Григорьевич жил в Париже, при русском дворе в отношении него строились новые планы. Первой половиной 1786 года датируется следующее многозначительное сообщение, почерпнутое из Ватиканского архива:
Императрица испытывает неудовольствие по поводу вестей из Парижа, что молодой русский путешественник Бобринский, к которому она питает особенную привязанность, предается весь пьянству, игре и неограниченному разврату. Если этот господин останется на свете при смерти герцога Курляндского, то, полагают, что царица ему отдаст это владение, которое с прекращением фамилии Кеттлера находится в распоряжении русских.
В 1787 году Алексей Григорьевич снова живёт в Париже. Капитал его в этом году достиг 752910 рублей. Источником для суждения о жизни Алексея Григорьевича в 1787 году является переписка Екатерины с Гриммом.
Весь этот год, кроме конца его Бобринский проводит в Париже. В первой половине года он впадает в долги, вдвое превышающие его годовой доход. Екатерина через Гримма ассигнует в общей сложности 74 тысячи рублей на погашение этих долгов, что и удалось сделать.
Однако, в конце года Бобринский стал входить в новые долги, якшаясь со всякими сомнительными личностями, вроде маркиза Вертильяка. Было решено отвлечь Алексея Григорьевича от этих знакомств путём перемещения его из Парижа в Лондон. Бобринский переехал в Британскую столицу в октябре месяце. Однако, он уже к этому времени наделал колоссальных долгов. Один только его долг маркизу де Феррьеру составил 1.140.000 ливров, каковую сумму Алексей Григорьевич обязался заплатить к 1792 году, т.е. к тому сроку, когда он рассчитывал вступить во владение своими капиталами. Но это было далеко не единственный долг, так что общая сумма долгов Бобринского сильно превышала весь причитавшийся ему капитал.
В своих письмах к Гримму Екатерина характеризует Бобринского, как человека, не лишенного ума, знаний и даже талантов, но ленивца и чрезвычайно беспечного, унаследовавшего к тому же от предков немалые странности. Вначале она подумывала о том, чтобы отправить его в армию и дать ему полк. Но после того, как Бобринский наделал бесчетных долгов, и поставил себя на грань разорения, императрица решила, что Алексей Григорьевич ни на что не годен.
Бобринский был передан в опеку, его опекуном был сделан бывший фаворит императрицы П.В.Завадовский. Обо всём этом Екатерина предусмотрительно известила цесаревича Павла.
Начало зрелых лет, пребывание в Остезийском крае.
По прибытии Алексея Григорьевича в Ригу весной 1788 года, ему было предписано ехать в Ревель и там оставаться, что он и исполнил.
В мае 1788 года он написал покаянное письмо императрице и вскоре получил от неё ответ. Императрица предает забвению все проступки Бобринского и сообщает, что он должен оставаться в Ревеле до времени его отправления в армию. Императрица даёт следующую характеристику Бобринского: «У вас доброе сердце; вы умны и одарены мужеством. Вы любите справедливость и уважаете истину. Вы принимаете горячее участие в общественном благоденствии и ревностно желаете служить вашему отечеству. В сущности вы бережливы, но не бережете порядком и часто действуете без оглядки… В вас значительная недоверчивость… Посещаемые вами общества увлекают вас к крайностям».
Бобринский сразу ответил новым письмом, в котором благодарил за прощение. О себе он пишет в частности, следующее: «Могу сказать, что я хотя и виновен, но сохранил неиспорченной душу». Бобринский заканчивает письмо просьбой о свидании.
Следует предполагать, что свидание ему было дано и что во время свидания вспыльчивый Бобринский наговорил дерзостей императрице. Именно так можно объяснить тот факт, что своё следующее письмо Бобринский пишет императрице лишь через год, в мае 1789 года.
Снова, каясь в поступках, он, однако, подчеркивает, что не сделал ничего противного чести и долгу. Жалуясь на то, что он всё время принужден пребывать в Ревеле, Бобринский просит отдать его в армию. Письмо осталось без ответа.
Бобринский некоторое время продолжал мечтать о военной карьере. В 1789 году, во время нападения шведов на Ревель, он поехал на батарею, подвергшуюся обстрелу и достойно держал себя под неприятельскими пулями. Но в дальнейшем он разуверился в том, что его отправят в армию, а посему в 1790 году вышел в отставку (получив при этом чин бригадира).
Тем временем Алексей Григорьевич продолжал вести безумную игру… В результате он проиграл пол-миллиона…
В 1794 году для Алексея Григорьевича был куплен в Эстляндии замок Обер-Пален, и Бобринский, как владелец этого замка, был принят в число Остзейских дворян. К тому времени он несколько остепенился и для поправления своего имущественного положения занялся коммерческими мероприятиями…
Алексей Григорьевич задумал жениться на дочери Ревельского коменданта баронессе Анне Владимировне Унгерн-Штернберг. Родители невесты были в затруднении, опасаясь вызвать неудовольствие императрицы, ибо полагали, что она намеревается женить Бобринского на какой-нибудь немецкой принцессе. Алексей Григорьевич испросил у Екатерины разрешение на брак и получил его. Императрица вызвала Бобринского с невестой в Петербург, благославила их, а затем снова отправила в Остзейский край. Свадьба состоялась 16 января 1796 года в Ревеле. На свадьбу Екатерина подарила Бобринскому 30 тыс.руб., но Завадовский выдал лишь 15 тыс., а остальные утаил.
Последние годы жизни. Пребывание в Петербурге и имениях.
Павел сразу после своего воцарения вызвал Бобринского в Петербург, издал указ о даровании ему графского титула, даровал ему имения и дом в столице и принял его на службу в гвардию. Император в сенате объявил Бобринского своим братом и представил его как родственника членам царской фамилии. Эти акции Павла, хотя и имевшие, разумеется приватный а не всенародный характер, окончательно утвердили статус Бобринского в обществе как выдающийся и в известной маре исключительный. В непродолжительном времени Бобринский чем-то навлек на себя гнев императора, посему он вышел в отставку и удалился в провинцию. Павел писал Бобринскому в Богородицк, но эти письма не сохранились (они погибли во время пожара в Богородицком дворце в первые годы XIX века).
В последние годы своей жизни Алексей Григорьевич предпринимал безуспешные попытки прояснить легендарные планы Екатерины в отношении него. Речь шла о том, что Екатерина якобы, предназначала Бобринскому свой родовой домен в Германии и о том, что она якобы положила на его имя крупный вклад в Лондонский банк.
Алексей Григорьевич умер 20 июня 1813 г. в Богородицке.
Бобринский В.А.
Депутат III Государственной Думы от Тульской губернии
Депутат IV Государственной Думы от Тульской губернии
Землевладелец, владелец сахарного завода. Учился на первом курсе Московского университета, который покинул после участия в студенческих выступлениях. Вступил вольноопределяющимся в лейб-гвардейский Гусарский полк; сдал экзамены при Михайловском артиллерийском училище. Выйдя в запас, учился за границей (в Париже и Эдинбурге).
Председатель Богородицкой уездной управы (1895- 1898), уездный предводитель дворянства (с 1904 г.). Избирался от Тульской губернии во II (октябрист, затем умеренный правый), III (фракция умеренно-правых, в 1909 слившаяся с националистами) и IV (член фракции умеренно-правых и националистов) Государственные Думы. В 1914 году вновь поступил на военную службу корнетом в лейб-гвардейский Гусарский полк, стал ординарцем командующего VIII корпусом генерала Р.Д. Радко-Дмитриева. В 1915 году уволен с военной службы.
Возвратившись к думской деятельности, стал лидером группы прогрессивных националистов, вошедшей в состав Прогрессивного блока. В 1916 году избран товарищем председателя Думы. В 1918 году возглавлял монархический союз «Наша родина» в Киеве.
Эмигрировал; скончался в Париже.
Забытая война
Население его было немногим меньше 7 тысяч человек. Государственную власть представляли городская дума и городская управа (выборные распорядительный и исполнительный органы). Размещались они в 2-этажном деревянном доме на Екатерининской улице (сейчас улица Ленина и Пролетарской). Главой думы и всего города в то время был Сергей Александрович Кобяков, купец. Среди 16 господ гласных думы были 7 купцов, 2 мещанина, врач, губернский секретарь и помещик, носивший звание «Почётный гражданин». Местное самоуправление осуществлялось земской управой. Она ведала просвещением, здравоохранением, строительством дорог. Избирались в неё в соответствии с земской реформой 1864 года уездные землевладельцы, владельцы городской недвижимости и представители сельских общин. Находилась земская управа в здании теперешней редакции и типографии. До 1914 года председателем управы был граф Лев Алексеевич Бобринский, 3 августа его проводили в действующую армию, и «заступающим место председателя» стал И.А.Емельянов. Наши публикации о событиях 1914 — 1918 годов основаны на документах этих учреждений, хранящихся в Тульском областном архиве.
В связи с началом военных действий губернским постановлением составлялось тщательное описание экономического и санитарного состояния каждого населенного пункта для возможного использования этих данных на военные нужды. С этой точки зрения Богородицк характеризуется так: «Состояние техническо-промышленных сил, включая и кустарные промыслы: металлическо-кустарное производство -156 человек, деревообделочное — 11, портняжное — 158, сапожное — 120. Имеется чугунолитейный завод, 2 ремонтных мастерских. Изготавливать возможно ручные гранаты, шины, веревки, мешки». В «канатном листе» в 1915 году городской Голова отвечал: «водопровода и канализации нет», «заразной больницы, прачечной нет», «колодцы: 1 общественный и несколько частных, без особого устройства», «водовозы частные, обыкновенными бочками, без особого надзора». На вопрос: «Степень и характер загрязнения местных рек, особенно сточными водами» был дан такой ответ: «Речка-пруд загрязняется». К вопросу о воде можно добавить, что в 1912 году была открыта городская общественная баня «с водяным отоплением». Изготавливалась ли в городе какая-либо военная продукция? Очевидно, нет, об этом нигде не упоминается.
22 июля (4 августа по новому стилю) «Правительственный вестник» опубликовал «Высочайший манифест» Николая II, в котором говорилось о вступлении в войну с Германией, «…вопреки нашим надеждам на вековое мирное соседство…» Обращение императора к народу заканчивалось словами: «С глубокою верою в правоту нашего дела и смиренным упованием на Всемогущий Промысел, мы молитвенно призываем на Святую Русь и доблестные войска наши Божие благословление». 23 июля (5 августа) городской Голова приглашает господ гласных думы «на частное совещание для обсуждения вопросов, связанных с объявлением войны с Германией». На следующий день было отпечатано и развешено по городу «Объявление от Богородицкого Головы. По высочайшему повелению в г.Богородицке и его уезде проводится мобилизация чинов запаса Русской Армии, которая отправляется ежедневно в ряды действующей армии.
Внезапно Германия объявила войну России. Высочайшим Манифестом от 20 его июля для ограждения чести, достоинства, целости России и положения ея среди великих держав повелено стать на защиту Русской земли всем Русским подданным.
С благоговением выслушав призыв Верховного Вождя земли Русской, своего обожаемого Монарха о защите земли, приглашаю всё население города Богородицка к 11 часам утра 25 сего июля в Соборную Троицкую церковь помолиться всемогущему Богу о здравии Его Императорского Величества и всего Царствующего Дома и о даровании победы Российскому воинству.
Да хранит Господь Святую Русь! С нами Бог!
Богородицкий городской Голова.
24 июля 1914 года».
Соборная Троицкая церковь (чаще её называли просто Собором) стояла в начале теперешней ул.Ленина, на территории городского сада. Построена была в 1821 году на деньги Богородицких купцов. Разрушена в 1930-х годах. До наших дней сохранился кирпичный домик, сторожка Собора.
После «всенародного молебна», вечером того же дня, на чрезвычайном собрании думы была составлена «верноподданическая телеграмма» (так в «Журнале собрания думы» названо послание Тульскому губернатору). «Богородицкая городская дума с жителями города, помолившись о здравии Его Императорского Величества и всего Царствующего дома и о даровании победы Российскому воинству; просит Ваше превосходительство повернуть к стопам Его Императорского Величества Выражение верноподданнических чувств любви и беспредельной преданности и готовности жертвовать всем достоянием на военные нужды Отечества».
Подлежащими призыву в 1914 году были мужчины 1893 года рождения, т.е. достигшие 21 года. Призванные же из запаса нижние чины были самого разного возраста, таковых к концу августа по Богородицку оказалось 78 человек. В музее сохранились фотографии 12 жителей Богородицкого уезда, участников этой войны. Отправкой в действующую армию и, позднее устройством военнопленных занимался уездный Воинский начальник подполковник Приходченко.
На маленькие, удаленные от театра военных действий города ложились две основные обязанности: забота о раненых и увечных воинах и содержание военнопленных. При этом основной заботой городских властей до конца их существования была помощь семьям призванным в войска запасных нижних чинов. На том же Чрезвычайном собрании думы 25 июля (7 августа) была избрана «Комиссия по вопросу о призрении раненных на войне и оказании помощи семьям, призванных из запаса». Большинством поданных записок в комиссию вошли: Тихон Александрович Кобяков (купец), Николай Васильевич Поляков (купец), Пётр Иванович Кобяков (мещанин), ИванНиканорович Синявин (губернский секретарь), Василий Прохорович Долгов (купец), Николай Григорьевич Хомяков (помещик, Почётный гра-жданин), Алексей Ипполитович Никольский (земский врач). Для «производства обследования» был составлен список семейств. Читать его чрезвычайно интересно. Нуждающимся в пособии, другими словами, оставшимся без кормильца, считались родители призванного, жена, дети, малолетние братья, незамужние сёстры любого возраста, а также племянники, росшие без отца. Первоначально помощь (денежное пособие, освещение, отопление, квартира, если в таковой есть нужда») была определена 46 человекам из 14 семейств, через месяц их стало 84 человека из 27 семейств, в середине 1915 года нуждающихся было 160 человек. Пособие выдавалось из городских средств по 1 р.75 коп. в месяц на каждого, «какие окажутся по обследовании больными». Можно сказать, что семьи, призванных в войска не оставались без поддержки ни одного дня, поскольку пособие назначалось с 15 июля (28-го по новому стилю, за 3 дня до объявления войны) и выплачивалось за каждые 2 недели вперед. Судя по всему, очень нужные подарки делались оставшимся без главы семействам к большим праздникам. «Семьям призванным в войска воинских чинов… вместе с другими бедными городскими жителями отпущено бесплатно из городской лесной дачи к предстоящему празднику Рождества Христова 450 куч хвороста на сумму 450 рублей (из отчёта городской управы). Однако городских средств хватало не всегда, и «Уездным комитетом по оказанию помощи запасным» был устроен в городе день флажков, чистый сбор от продажи флажков дружественных стран составил 1028 рублей 50 копеек, «причем казначей, упомянутого комитета Иосиф Геронимович Крушинский (местный нотариус — И.О.) при подсчете денег пожертвовал от себя такую же сумму…».
О многом говорит документ, датированный ноябрём 1914 г.: «Городской Голова Его высокоблагородию господину уездному Воинскому начальнику. С начала войны гражданами города было устроено несколько патриотических манифестаций, — огромные тысячные толпы народа мирно ходили по улицам города с портретом Государя Императора и национальными флагами; с пением Народного Гимна и молитв. По городу выставлено несколько ящиков для сбора папирос для раненых и несколько кружек для сбора пожертвований в пользу семей запасных.
Кроме того, для увековечения памяти жертв настоящей войны, городская дума постановила отвести на городском кладбище Особое Новое Место, для погребения в нём умерших в городе Богородицке воинов и выразила полное сочувствие жертвам настоящей войны и готовность украсить место их погребения и увековечить их память для будущих поколений: вопрос о способе увековечения памяти, как на месте погребения, так и на родине, оставить открытым до окончания войны».
Тульская губерния в составе 10 других входила в Московский эвакуационный округ. Под эвакуацией подразумевалось транспортировка раненых из полевых госпиталей и перевязочных пунктов в лазареты и приюты, развернутые в больших и маленьких городах. Для «полного объединения в этом вопросе деятельности всех земств и городов» был образован Московский городской союз, в который Богородицку предложено было войти специальным письмом Московского городского Головы. При согласии и подаче сведений о количестве учреждений для помощи больным и раненым воинам город «принимался под флаг Красного Креста и имел право на возврат со стороны Военного ведомства дневного содержания за нижнего чина 80 копеек, за офицера — 1 руб. 20 коп.».
На съезде представителей городов и земств, принадлежавших к Московскому эвакуационному округу, от Богородицкого земства присутствовал зам.председателя П.С.Лопухин. В «Журнале съезда…» (то, что позднее назвали протоколом) напечатано выступление Лопухина по вопросу «об устройстве питательных пунктов и оборудовании санитарных поездов». Его короткое сообщение о том, что уезд не сможет устроить 2, полагающихся «питательных пункта» при железной дороге, заканчивается фразой, которая могла бы стать знаменитой: «Труд свой мы с радостью продолжим, но денег у нас не хватит». «Журнал съезда…» был прислан в городскую управу под грифом «Не подлежит оглашению». На этом собрании, состоявшемся 31 июля (13 августа), уже с тревогой говорилось об основной трудности в организации лазаретов: «ощущается нужда в медикаментах и перевязочных средствах, т.к. до сих пор Россия получала их, главным образом, из Германии». Здесь же всем, входившим в союз городам и земствам, указывалось на их главную обязанность: «Каждый город должен озаботится устройством у себя лечебных заведений всевозможного рода и вида сообразно своим средствам. Нужда в них будет так велика, что каждое из них пригодится: и большой госпиталь, скромная перевязочная на 10 больных, и обывательская квартира, где предлагают приют для двух слепых».
На большой госпиталь у Богородицка средств не было, и городской думой решено было устроить приют для раненых на 10 кроватей. «Наиболее подходящим для означенной надобности» городская управа и Комиссия по призрению раненых нашли вновь выстроенное здание городского приходского мужского училища. На оборудование 10 кроватей «всеми принадлежностями» израсходовали 500 р. 65 коп.». Что же касается медицинского надзора за больными, то участвовавший в Комиссии земский врач А.И.Никольский выразил готовность взять на себя труд оказывать больным медицинскую помощь, а приглашенный городским Головою уездный врач П.П.Бурцев также согласился иметь наблюдение за больными (оба бесплатно). «2 сентября (15-го) состоялось «молебствие и освящение лазарета для раненых русских воинов». В документах он стал называться городским лазаретом N 1. К этому времени кроватей в нём уже стало 14: две кровати содержало — Богородицкое мещанское общество и две кровати — Тульское общество взаимного страхования имущества.
Первые раненые, очевидно, поступили в ноябре, поскольку в конце октября городской Голова сообщал на запрос Военного ведомства, что «все 14 коек пустые». Позднее в этом же здании Богородицкое уездное земство оборудовало предположительно 70 кроватей и «приняло на себя заведование лазаретом и ведение хозяйства». Вместе с Всероссийским земским союзом оно организовало лазарет N 2 при сельскохозяйственном училище. Иногда в документах этот лазарет именуется земледельческим «госпиталем». Здесь была устроена 71 кровать и работали 18 человек персонала (в это число не входит прислуга — санитары, дневные и ночные сиделки). Заведовала хозяйством Н.Глаголева.
Заполненными оба лазарета были не всегда. К примеру, к 1 декабря 1914 г. свободных коек было 69, к 10 декабря не было ни одного свободного места, к 1 января 1915 г. — 61 свободная койка, к середине месяца — 96, к началу февраля — 113.
Существовал ещё «заводской лазарет» при сахарном заводе графов Бобринских. Эти 20 кроватей содержались за счёт служащих завода, но с 1 июля 1916 г., «вследствие призыва многих из таковых на войну», завод от содержания кроватей отказался. Здесь было 14 человек персонала, хозяйством заведовала Н.Чехановская.
В документах упоминается ещё Ломовский лазарет. О нём известно только то, что им заведовал священник Алексей Соколов.
Содержание лазаретов было невозможно на одни только городские средства, большую часть расходов возмещал Всероссийский земский союз, для отчетности перед которым каждым лазаретом раз в месяц составлялась «Смета расходов на содержание лазарета раненых воинов». Отдельно указывались суммы денег на жалование, «подъёмные и квартирные персоналу и прислуге», «провозы имущества и запасов», «медикаменты, перевязочные средства, предметы ухода за больными и снабжение раненых искусственными наконечностями». К смете, кроме списка купленных продуктов, прикладывались счета за халаты, белье, иголки и нитки, лапти, чуни и «бечёвку для них», керосин, ламповые горелки, фитили, подвоз угля, дров и воды. Счета эти чаще всего заполнялись карандашом на фирменных бланках, где полное название заведения иногда занимает большую часть листка. Из 9 Богородицких лавок чаще всего встречаются счета с таким названием-рекламой: «Перворазрядная оптово-розничная торговля бакалейными, колониальными, писчебумажными, парфюмерными, гастрономическими, мясными, рыбными, мучными, масляными, нефтяными, посудными и другими товарами. Ренсковый погреб русских и иностранных вин, водок, и наливок Ник. Ник. Кобяков с с-ми (дело основано покойным Н.В.Кобяковым в 1865 г.)». Лавка, в которой, наверное, было всё. Заведующие хозяйством в лазаретах также покупали всё необходимое в аптеке Гейкинг, аптекарском магазине А.И.Кудрявцева, «Магазине готового платья под фирмою «Взаимная польза», «Мастерской дамского и детского платья по последним модным журналам и по умеренным ценам» А.Четвериковой», мастерской мужской и детской обуви В.К.Шехватова. Бланки «История болезни» печатала типография Ивана Федоровича Титова.
Для упорядочения расходов по распоряжению Всероссийского земского союза затраты на одну занятую койку не должны были превышать 12 р. 40 коп. и 12 р. — на пустующую койку в месяц. В совместном отчете городской управы и уездного земства указывается, «что дорогое содержание раненых обходится до 1 р. 71/2 коп. в день».
Посильную помощь лазаретам оказывали богородицкие дамы. По примеру Московского городского Дамского комитета они организовали свой, Богородицкий Дамский комитет, деятельность которого описана в сообщении городского Головы уездному Воинскому начальнику: «…городские дамы числом до 80-ти шьют и заготовляют бельё для раненых и больных воинов …». Этого белья хватало не только для местных нужд. Сохранились квитанции об отправке комитетом вещей в действующую армию. «Содержатель электро-театра Тихон Александрович Кобяков дважды показывал картины в ползу раненых, и весь чистый сбор был им передан в упомянутый Дамский комитет на приобретение материалов для белья».
Мало что известно о служащих лазаретов. Официальные документы, хранящиеся в архиве, содержат только фамилии медицинского персонала и прислуги в Ведомостях на получение жалования’. Большинство из них обучались уходу за больными здесь же в процессе работы.
Таким образом, в 3-х лазаретах, по сохранившимся сведениям, содержалось 175 кроватей. Для города с 7-тысячным населением это немало, поскольку приходилось исполнять и другие обязанности, обусловленные военным временем.
До начала войны жители Богородицка покупали продукты в лавках по ценам, не менявшимся с 1905 года, это были твёрдые цены мирного времени, утверждённые городской думой после окончания Русско-японской войны. Цены на жизненные припасы интересны нам спустя 80 лет не только своими малыми величинами, но и самими названиями продуктов, до 1917 года считавшимися необходимыми.
|
В списке ещё перечисляются: крупа 7 видов, рис 3-х сортов (1 с. — «заграничный», 2 и 3 — «русский»), макароны («простые» и «итальянские»), сало, семя конопляное и подсолнечное, солод.
Для сравнения: среднее жалование учителя — 13,5 рублей, фельдшерицы — 8,5 рублей, заведующий баней получал 20 рублей, кочегар — 15, кассир — 10, мужская прислуга (12 человек) — по 1 рублю, женская прислуга (10 человек) — по 5 рублей в месяц.
Цены удерживались «Обязательным постановлением городской управы о воспрещении возвышения цен на предметы продовольствия и фураж…». первое из таких постановлений было принято на Чрезвычайном собрании думы 29 июля (11 августа). Для «охранения государственного порядка и общественного спокойствия» к концу 1914 года потребовались более строгие меры. В «Тульских губернских ведомостях» от 10 января 1915 года напечатано установленное Тульским губернатором наказание для лиц, решившихся повысить цену «в торговом помещении» или на рынке. Виновные должны были «подвергнуться в административном порядке заключению в тюрьме или крепости на 3 месяца или аресту тот же срок, или денежному штрафу до 3-х тысяч рублей». «Заключение в тюрьме» в Богородицке не представляло трудности, поскольку местный «тюремный замок» (так его называют в документах) чаще всего пустовал. Находился он недалеко от кладбища Успенской церкви.
Цены пересматривались Тульским губернатором и поступали в городскую управу на утверждение и «распространение по городу выставлением на видных местах», почти каждый месяц, иногда чаще. И с той же периодичностью за очередным постановлением следовало прошение Богородицких купцов о пересмотре «таксы на предметы продовольствия». Вначале это были короткие заявления с 11-ю подписями, в которых купцы просили городскую думу «собрать нас, торговцев, для выработки предельных, неубыточных для нас цен». Но весной 1915 года положение их стало настолько трудным, что Николай Николаевич Кобяков от имени всех купцов обратился за содействием к Тульскому губернатору. Его прошение и по слогу, и по содержанию кажется красочной картиной из очень далекого прошлого.
«Ваше Превосходительство! Осмеливаюсь утруднить Ваше драгоценное в делах управления губернией внимание просмотром нижеследующих (подлинные при сём прилагаются) торговых документах, на основании которых, к крайнему сожалению, имею честь заявить, что такса, существующая ныне в Богородицке, утвержденная Вашим Превосходительством 7 марта сего года, совершенно не современна, так как цены первоисточников значительно изменились и продолжают расти, что происходит отчасти от недостатка товаров, вследствие крайней задержки в их доставке, а главное потому, что 1914 г. — неурожайный год.
Зачем нам, торговцам, нести убытки, раз нет такой причины, чтобы непременно при торговле брать убыток. Мы, торговцы, часто берём убытки — в том случае, если товар дешевеет, если товар необходимо скоро продать, при порче его; берём убыток при конкуренции, при поступлении товаров нового урожая… Но брать убыток только потому, что имеющаяся такса на товары ниже себестоимости — это невозможная вещь! Это ненормально, это безжалостно и жестоко! Ведь нам, торговцам, нужно оправдывать своим занятием права, добавочный раскладочный налог, содержать служащих и семью, уже не говоря о заработке про черный день. Но торговать же, не иметь самые необходимые, ходкие товары — невозможно; невозможно отказывать в товаре своим покупателям, нельзя расстраивать свое, созданное годами, упорным трудом, с потерей здоровья, дело, — надо же наконец просто существовать…».
В последнем постановлении городской управы относительно цен, датированном февралем 1916 г., установлены «предельно твердые цены до урожая 1917 г.». В среднем продукты и фураж подорожали за 3 года войны в 3 раза. С этими, возросшими, но стабильными в течение года ценами встретил Богородицк Февральскую революцию.
Если судить по ценам, трудно предположить, что были какие-либо «затруднения снабжения мясом фронта и тыла». Но мясной кризис всё же был. Судя по всему, он предполагался с самого начала войны, и регулировался постоянным контролем и соответствующими правительственными распоряжениями. Уже 2 августа Правительственный вестник» опубликовал закон «О мерах к сокращению потребления населением мяса и мясных продуктов от крупного рогатого скота, телят, овец, ягнят, свиней и поросят». Он был перепечатан и развешан по городу под новым коротким названием «Закон о мясопустных днях». Вторник, среду, четверг и пятницу каждой недели запрещался убой, продажа и подача посетителям мяса и мясных продуктов (мясные консервы, колбаса, сало и прочее). Убой животных допускался в количествах, определяемых городским общественным управлением. На виновных мировыми судьями налагалось наказание: «в 1-ый раз — денежное взыскание от 50 до 500 руб., во 2-й и последующие разы — заключение в тюрьме от 3-х месяцев до года и 6-ти месяцев». В оставшиеся 3 дня «убой скота по Богородицку определялся в следующем количестве: крупного рогатого скота — 3 головы и овец — 5 голов, в каждый из вышеуказанных 3-х дней, свиней — голова и телят 1 голова во все 3 дня».
Чтобы облегчить создавшееся положение, Всесоюзная сельскохозяйственная палата разработала и разослала по всем населенным пунктам Империи специальные рекомендации: «…для замены мяса рогатого скота необходимо усилить разведение овец, свиней, кур, кроликов, овощей и т.д. Для широкой замены мяса растительной пищей … овощи должны заменить цветы в садах, полисадниках и даже комнатах. Под огороды пустить все пустопорожние участки в городе, пригородах и других населенных пунктах… В свободное от прямых своих занятий время, каждый обыватель может и должен применить свои силы и знания на дело животноводчества, огородничества и полеводства. В интересах армии и для своей собственной выгоды всё население должно принять участие в увеличении запаса «питательных элементов».
В другом, не менее интересном документе военного времени, описан способ добывания «питательных элементов» из костей, «оставшихся после приготовления и раздачи пищщи в котлах, котелках, баках, мисках, тарелках и пр.». Это уже не рекомендации, а приказ начальника санитарной части, подписанный генерал-адъютантом принцем Ольденбургским, обязательный к «постоянному применению на практике… всем лечебным заведениям, войсковым частям, а также домашним хозяйствам». Для вторичного использования кости надо было тушить «исповдоль» в течение 18-20 часов в наглухо закрытой посуде. «Каждый пуд костей дает от 1 до 3-х фунтов отличного пищевого костного жира и до 8 фунтов крепкого, хорошего, питательного бульона. При выпарке свежих костей… жира и бульона получается больше». Но и после этого кости не рекомендовалось выбрасывать. Их можно было продать по 50 копеек за пуд (закупкой занимался Всероссийский земский союз), «для переработки в фосфаты и удобрительные порошки».
Таким образом, потребление мяса строго нормировалось с самого первого месяца войны.
Несомненным положительным явлением военной жизни Империи был почти трехлетний опыт «борьбы с народной трезвостью». 13 октября (26-го по нов.стилю) Николаем II было утверждено постановление Совета Министров «по вопросу о полном прекращении торговли спиртными напитками на время военных действий». «Впредь до окончания военного времени, по ходатайствам заинтересованных общественных учреждений о полном прекращении торговли крепкими напитками, таковая прекращается, в подлежащих местностях, во всех, без всякого изъятия, местах продажи питей, по ходатайствам сельских и волостных обществ, земских собраний и городских дум, распоряжениями губернаторов». Другими словами, это был не закон о запрещении потребления спиртных напитков, а предложение местным властям о возможности и желательности принятия такого решения.
Движение к «отрезвлению народных масс» началось в Богородицке с постановления земского собрания и ходатайства земской управы перед городской управой. Интересен тот факт, что гласный думы А.М.Клепиков предлагал, как и земское собрание, запретить торговлю крепкими напитками навсегда. Однако большинством голосов в историю Богородицка вошло другое решение вечно русского вопроса.
Сейчас уже мало кто знает, что в Богородицке готовились кадры сестёр милосердия. Набирались они из местных крестьянских девушек, которые, закончив курс обучения, обычно оставались работать в земской больнице, или в уезде. Начало этому было положено графиней Софьей Алексеевной Бобринской. Пройдя в Англии полный, 4-летний курс обучения ухода за больными, она вернулась в родовое имение и основала здесь общину сестёр милосердия где-то в начале Русско-японской войны. Помещалась община в деревянном 2-этажном доме, построенном в стиле швейцарского (сохранился фундамент недалеко от плотины). Дом этот был собственностью Софьи Алексеевны, сама же община была строго государственным учреждением, приписанным к Российскому обществу Красного Креста и получавшим от него полагающуюся сумму денег, как и все общины. От себя графиня давала 2 тыс. рублей в год на различные нужды. Эти сведения взяты нами из воспоминаний Натальи Алексеевны Бобринской (в замужестве — Карлинской), племянницы Софьи Алексеевны. Создана община была при земской больнице, главным врачом которой в то время был Алексей Ипполитович Никольский. По воспоминаниям знавших его, «в операционной и в палате он был очень строг с сестрами, вне работы он был им родным отцом». Софья Алексеевна работала с ним в полном согласии и, будучи столь же требовательной в работе, всю себя отдавала своим воспитанницам. «В общине сестры получали всё до последней нитки… и привыкали к ней, как к своему родному дому. Один раз в год им полагался месячный отпуск, выходных дней в году не было. Ночные сестры дежурили по 6 недель кряду. На первый взгляд, это может показаться драконовыми требованиями, но такое дежурство менее утомительно для сестры, чем дежурство вразбивку через несколько дней, и для работы несомненно лучше: не порывается связь с больными. Если санитаров в больнице было недостаточно, то всю работу выполняли сёстры, вплоть до мытья полов». Далее в своих воспоминаниях Карлинская тепло пишет о заведующей хозяйством в общине Анне Васильевне Бибиковой, дочери местного помещика.
В августе 1914 г. Софья Алексеевна вместе с «общинскими сёстрами» (часть их, возможно, оставалась работать в городском лазарете) отправилась в действующую армию в составе общественного отряда Государственной думы. Опыт работы в военных условиях уже был, т.к. во время Русско-японской войны она была уполномоченной отряда Красного Креста (опять же вместе со своей общиной). Во время 1 Мировой войны Софья Алексеевна возглавляла всю санитарную службу Кавказской армии и была награждена Георгиевскими медалями «За храбрость» III и IV степени (в серебре). Умерла Бобринская в 1927 году в Москве. Дом над прудом в стиле швейцарского шале сгорел в 1941 году.
7 октября 1914 года на всех людных местах города было развешено «Объявление от Богородицкого городского Головы.
На призыв своего Державного вождя Самодержца Всероссийского к защите достоинства и чести России, весь Русский народ откликнулся, как один человек, спеша исполнить свой долг перед Царем и Родиной. Миллионы людей стали под ружьё, явились тысячи добровольцев, которых на поле брани призвал лишь голос их мужественного сердца, полного отваги, искавшего подвига для защиты Отечества и всего славянства.
Заботу о семьях ушедших на войну взяло на себя государство и общество. О раненых и больных печется Красный Крест и Союзы земств и городов. В настоящее время все лечебные заведения Красного креста испытывают большую нужду в белье и перевязочном материале. Как известно, Российское общество Красного Креста сосредоточило преимущественно свою работу на передовых позициях, где оказывает помощь не только больным и раненым воинам, но и всей армии путём выдачи белья, теплых вещей и табаку.
Обращаюсь ко всему населению города Богородицка принести свою посильную жертву для армии. Мы все обязаны думать, и заботится о тех, на кого пала великая честь лично взять в руки оружие на защиту Отечества и тяжелый подвиг жертвовать собственной жизнью за спасение Родины — о наших войсках. Пока там, на полях битв, льётся кровь наших братьев, поддерживать их силы — дело всех нас оставшихся на местах, дело общенародное. Мы все здесь оставшиеся должны участвовать в войне. Нужны материалы для шитья белья, теплых жилетов, портянок, нужны шерстяные чулки, холст, солдатское и крестьянское сукно, бумазея, фланель, вата, теплые руковицы и перчатки, одеяла, табак, чай, сахар и шерсть для вязания!
ГРАЖДАНЕ! ЖЕРТВУЙТЕ, КТО ЧТО МОЖЕТ!
Всё немедленно будет пересылаться в действующую армию. Пожертвования принимаются в городской управе с 9 часов утра до 2-х часов дня.
Городской Голова
Сергей Кобяков.
Первое пожертвование было сделано Алексеем Яковлевичем Кобяковым, 7 рубашек, 1 шарф, 1 пара портянок, 4 пары чулок, 1 пара перчаток. Следом за ним в списке управы 11-го и 12-го октября записаны: Ник. Ник. Кобяков (1 ящик табаку махорки — 50 фунтов, 2 стопы бумаги курительной N 8, 6 бумазейных теплых рубашек, 6 теплых кальсон), Дмитрий Алексеевич Головской (2 пары суконных варежек, 2 бумазейных рубашки), Ник. Дмитриевич Попов (1 ящик табаку махорки 50 фунтов, 2 стопы бумаги курительной N 8, 1/4 ящика спичек), Сер. Ник. Дьяконов (10 фунтов табаку махорки, 1/2 стопы курительной бумаги, 6 пачек спичек, 1 суконный халат, 1 суконные крестьянские брюки, 2 пары чулок).
10 августа 1914 года Граф В. А. Бобринский Киеве.
7 августа проездом на театр военных действий остановился в Киеве председатель СПб Галицко-русского Общества, член Государственной Думы В.А.Бобринский, как известно, добровольно, с сохранением звания члена Государственной Думы поступивший в ряды действующей армии. Члены комитета встретили графа на вокзале и провели с ним несколько часов среди живого обмена мнений по волнующими их и графа вопросами о предстоящей судьбе русского Прикарпатья. По полудни с 2 до 5 часов граф Бобринский и члены комитета побывали в Киевском военном госпитале и крепости, где посетили раненых и военнопленных русских галитчан и буковинцев и вели с ними продолжительные разговоры
В 7 часов вечера граф Бобринский уехал в армию.
ВЫСОЧАЙШАЯ ТЕЛЕГРАММА. Генерал – Губернатору Галиции.
Львов из Царского Села.
Передайте депутациям русских организаций Галиции, явившимся к Вам с выражением любви и преданности, мою сердечную благодарность и мой привет многострадальному русскому народу. Вас Россия со мной радуется совершающемуся воссоединению с дорогою каждому русскому древнею Червонной Русью. Вам лично желаю полного успеха.
Николай.
Эта телеграмма последовала в ответ на посланную 9 сентября Его Высокопревосходительством Генерал Губернатором Галиции графом Георгием Александровичем Бобринским телеграмму следующего содержания:
Его Императорскому Величеству.
Счастлив донести Вашему Величеству, что сегодня ко мне явились депутации от 19 культурно-просветительных и экономических русских организаций Галиции и от имени Галицкого Русского Народа просили меня повергнуть к Стопам Царским чувства верноподданической верности, сыновьей любви и благодарности к их природному Белому Царю, освободившему Червонную Русь от многовекового рабства и воссоединившего её с ея Матерью Россией.
Граф Бобринский.
Представительство Галицкой Руси у Генерал-губернатора.
Военным Генерал-губернатором Прикарпатских земель назначен генерал-лейтенант граф Георгий Александрович Бобринский, двоюродный брат друга и попечителя Червонной Руси, члена Государственной Думы, графа Владимира Алексеевича Бобринского. Он прибыл во Львов 6-го сентября с.г. и поселился в бывшем наместническом, теперь генерал-губернаторском доме.
Во вторник 9 (22-20) сентября с. г. господин генерал-губернатор изволил принять представительство Галицкой Руси в лице уполномоченных галицко-русских культурно-просветительных и экономических обществ. К 10 часам утра в большом белом или так называемом реценционном зале стали собираться, встречаемые старшим чиновником для особых поручений при генерал-губернаторе Гуссарским. оставшихся в живых и на свободе члены Народного Совета Галицкой Руси и представители других общенародных учреждений. В 10 минут 11-го окруженный многочисленным составом своих военных и статских сотрудников, вышел с своих покоев г-н генерал-губернатор и направился к собравшимся представителям ставшим полукругом с доктором В.0. Дудыкевичем во главе. Ответив на их поклон, он поздоровался пожатием руки с В.0. Дудыкевичем, который от имени представителей Галицкои Руси, обратился к генерал-губернатору со следующей речью:
— Ваше Сиятельство. Глубоко уважаемый Граф Георгий Александрович, …
Глубоко тронутый Его Сиятельство, генерал-губернатор обратился к представительству Галицкои Руси со следующей ответной речью:
— Господа! Я конечно поспешу всеподданейше донести ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ о выраженных вами верноподданнических чуствах галицко-русского народа его природному Русскому ЦАРЮ.
От себя скажу немного — ведь мы все дети одной Матери Руси и мы друг друга без слов понимаем. И вы и я мы знаем и чувствуем, что завершилось великое историческое дело — дело собирания воедино русской земли, как провозгласилось ещё 5-го августа ВЕРХОВНЫМ ГЛАВНОКОМАНДУЙЬИМ — нет более Подъяренной Руси.
Наше воинство очищает Червонную Русь от ея вековых поработителей, а нам при вашем содействии ныне надлежит приложить все усилия к духовному и материальному объединению Галицкой Руси с остальной Россией. В дни гонений и тяжких испытаний вы оставались верны русской идее, вы сохранили русское сознание, русскую веру, ныне же в дни национальной русской свободы вы будете трудиться над воссозданием Червонной Руси её былой красе и славе.
Но прошу Вас помнить только одно, что великое это дело должно вестись не только с любовью и энергией, но постепенно с терпением, разумом и Государственным смыслом; никакой ломки производить не следует, остерегаться вполне естественного чуства мести и главное не допускать даже и мысли о религиозной распри.
Я уверен, что с Вами мы будем идти рука об руку и что отныне счастливая Галицкая Русь всегда будет радовать нашего общего Отца, который теперь стал действительно ЦАРЕМ всероссийским.»
….. Совещанием было вынесено единодушное решение, выслать к приехавшему во Львов военному генерал-губернатору, графу Георгию Александровичу Бобринскому депутацию для принесения Его Императорскому Величеству Государю Императору Николаю Александровичу от имени Червонной Руси глубочайшей благодарности за её освобождение и присоединение к державной Руси и завершения, таким образом собирания русской земли, её верноподданнических чувств, пламенной любви и беззаветной преданности к прирожденному Русскому Белому Царю и его Царственному Роду и готовности её населения, принять посильное участие в общенародной культурной, работе объединенной Руси.
РУССКИЙ ЯЗЫК В КАРПАТСКОЙ РУСИ
….. В исконно-русском крае, героически отстоявшем в течении шестивековой неволе свой заветный национальный характер и облик, с его старой несменной столицей, древне-княжеским Львовом, во главе, не должно быть более, после нынешнего великого подвига освобождения и воссоединения, никакого чужого налета и засилья, не должно быть другой публичной общественной и государственной речи, кроме единственной победной, хозяйской речи — русской! Так понимает, очевидно свою великую историческую миссию и первый Царский посланец — устроитель Карпатской Руси, граф Г.А.Бобринский, когда в ответ на несмиряющиеся польские притязания, заявил ясно и твердо: «В этих землях коренное население всегда было русское, и устройство их должно быть на русских началах. Я буду здесь вводить русский язык, закон и строй.
Военные корреспонденты у галицкого генерал-губернатора.
….. Ныне с целью оказания помощи населения, сильно пострадавшему от войны, во всех уездах организованы комитеты, под председательством уездных начальников и при участии лучших представителей местного населения. Во главе уездных комитетов стоит краевой комитет под председательством члена Государственной Думы графа В. А. Бобринского. Для Львова образован особый комитет под председательством градоначальника.
К вопросу об устройстве Галичины.
В «Московских ведомостях» высказывает Л.Волков следующие прекрасные мысли о предстоящем русском устройстве Галичины. На следующий день, после приёма генерал-губернатором прикарпатских земель графом Г.А.Бобринским представителей местного русского населения им была принята депутация остальных национальностей. Президент города Львова — поляк Рутовский — сказал при этом лояльную речь, в которой, к сожалению, однако, не удержался назвать Львов польским городом. Ответная речь графа Бобринского заключает в себе кратко, но вполне определенно изложенную программу деятельности русской власти в Галичине. В этой речи весьма решительно указано на то, что восточная Галичина — искони русская земля, с коренным русским населением, а потому здесь должны быть введены общерусские порядки. Что же касается западной Галичины, то это польская область, с польским населением, вследствие чего, за поляками, населяющими её, будут упрочены их национально-культурные права. Но это, разумеется, на благожелательное отношение к себе русской власти могут рассчитывать только те поляки, которые не проявят враждебных чувств, к России и русским. «Всем известны те огромные полномочия, которыми я облечён для пресечения русской государственности. Надеюсь, мне не придется к ним прибегать», — сказал граф Бобринский…
Хроника.
Семья графа Л. Н. Толстого и война. В Москву возвратился уполномоченный одного их отряда Красного креста граф И. Л. Толстой, который получил поранение, попав под маневрировавший поезд в Галичине. Сын графа И.Л.Толстого, М.Н.Толстой, находившийся на войне в качестве прапорщика и награжденный уже орденом Станислава с мечами, взят в плен австрийцами и находится в настоящее время в Будапеште. Отмечаю интересную подробность: та австрийская часть, которая взяла в плен графа Толстого, попала потом в плен к русским, и некоторые из её участников находятся теперь в калужской губернии, где постоянно живет граф Толстой.
Почти все члены семьи Л.Н.Толстого принимают участие в войне. Сыновья И.Л. и Л.Л. состояли до последнего времени уполномоченными Красного Креста; Илья Львович, попав под маневрировавший поезд, получил повреждения и отказался от звания главного уполномоченного. Дочь Л.Н., Александра Львовна, состоит сестрой милосердия и работает в санитарном отряде в Белостоке. Софья Андреевна и Татьяна Львовна в Ясной Поляне руководят работами по приспособлению яснополянского дома в лазарет для раненых. Внук Л.Н., Андрей Ильич, пошёл добровольцем, а Илья Ильич, только что окончивший морской корпус, находится на одном из судов нашего флота.
Первый народный праздник Карпатской Руси.
Первое народное торжество на свободной уже карпатско-русской земле имела счастье отпразновать Жидачевщина. В четверг 27 ноября, состоялось в городе Журавне открытие русской читальни имени М.Качковского и чайной, основанной на средства Благотворительного комитета. На это народное торжество приехали из Львова:
граф В.А.Бобринский, председатель Народного Совета д-р В.Ф.Дудыкевич, председатель Совета Общества им. М.Качковского В.Н.Котельницкий и сотрудник «Прикарпатской Руси» В. А. Колдра. Народа собралось около 4000, причем, однако, по известным печальным причинам преобладали старики и женщины …………
……… Все четыре священника соборне отслужили молебен, после чего отправились крестным ходом по главной улице, носящей уже дорогое имя графа В.А.Бобринского, в помещение читальни, в котором уже находится чайная. ………..
Следующую речь произнёс граф В.А.Бобринский:
— Шесть лет прошло с тех пор, когда я был в Берознице Королевской и в Заболотцах. Тогда я Вас приветствовал вашим: «Слава Иисусу Христу», теперь же приветствую вас нашим радостным: «Христос воскрес!» Ибо действительно Христос воскрес ныне и для вас и для нас. Для вас Христос воскрес, ибо вы не будете больше страдать, вас не будут унижать из-за вашей веры, вашего русского-языка; для нас воскрес Он, ибо мы нашли нашего младшего брата и освободили его от лютого рабства.
— Наш великий Государь сказал своему русскому воинству: «Идите и спасайте своих братей и моих детей». И вот радость: вы свободны, и мы, как на праздник Воскресения, поздравляем вас словами «Христос воскрес».
— Но вы знаете, что к светлому празднику Воскресения, люди приготовляются страстной семедицей, чтобы встретить его достойно. И вы подготовлялись к этому светлому празднику. Многие из вашей среды погибли за то, что любили свою веру и язык, многие остались без родных сиротами. Они могут быть спокойными и пусть знают, что кроме небесного Отца, есть для них и земной отец, это — наш великий Русский Царь!
— Вы должны радоваться, что дождались этого светлого праздника, сохранив в своём сердце свою прадедовскую веру и родной язык. Сколько напрасно старались ваши и наши враги вырвать из ваших сердец эту православную веру, этот прекрасный наш русский язык! У вас были свои знатные люди, которые, однако, не перенесли всех гонений и соблазнов и перешли к врагам. Остался только простой народ, сохранивший все свое русское, теперь самый дорогой нашему Государю.
— Мы все мечтали о той свободе, но кто из нас смел, надеяться, что мы своими глазами увидим это освобождение. Слава Богу, что дал нам дожить до этого времени, что позволил нам ныне вместе вновь созидать то, что разрушили наши враги.
— И после того, как В.Ф.Дудыкевич провозгласил многолетие нашему Белому Русскому Царю, я приношу низкий поклон вам, за то, что вы тут на русской земле, сохранили свою православную веру и свой русский язык!
Громовое «ура» было ответом на воодушевленную и сердечную речь графа Владимира Алексеевича, во время которой многие крестьяне плакали слезами радости.
Хроника.
— Прибытие второй партии галицко-руских сирот в Петроград. 25 ноября прибыла в Петроград новая партия Галицких сирот, состоящая из 30 детей. Почти все дети до 12 летнего возраста. Сопровождала их из Львова графиня М.М.Бобринская.
Народный праздник в с. Жолтанцах
30-го сего ноября в с. Жолтанцах, Жолковского уезда, торжественное открытие читальни им. М.Качковского. Из Львова прибыли на торжество граф В.А.Бобринский, полковник граф Адлерсберг, протоиреи П. Туркевич, представитель Общества им. М. Качковского Т. Танчинь и сотрудник нашей газеты Н.Г.Климов.
Первый говорил граф В.А.Бобринский. «Пробил урочный, веками ожидаемый час, — говорил «наш» граф, — когда Галицкая Русь может свободно и без страха жить и работать». Вспомнив затем о павших в бою, о казненных и томящихся в тюрьмах, граф Владимир Алексеевич вызвал всех бодро выдерживать все эти удары «Вам нечего унывать, закончил он свою прекрасную речь, вам следует верить и молиться».
Там на кладбищах, в братских могилах, почиют русские воины, геройски павшие в бою и принесшие вам свободу. Молитесь же за них, молитесь о даровании победы идущих снова в бой. » …….. Весь собравшийся народ стройно прошёл многолетия, затем местный крестьянский хор, под руководством г-жи Стисло, пропел гимны «Боже царя храни» и «Пора за Русь», а также многолетия великому другу Прикартапской Руси — графу В.А.Бобринскому.
Страдания Галичины.
……. Чрезвычайная картинная сцена освобождения заключенных.
Львовская тюрьма. В одной камере сидят 39 человек, среди них студент, который потом и описывал эту сцену.
Наши войска по занятию Львова тотчас же бросились в места заключения.
20 августа заключенные почувствовали какой-то шум, везли куда-то тяжелое орудие. Потом был виден белый флаг на магистрате… Спрашивали тюремщиков — что это за штурм и флаг? О последнем им заявили, что знак того, что их завтра повесят (?!). После долгого ожидания послышались крики «ура»… К камере подошли какие-то люди… Кто-то громко кричал: «Отворяйте же скорей!» Один из офицеров — русских — крикнул: «От имени Русского Царя объявляю свободу!’ «
Один крестьянин из числе освобождённых опознал в офицере графа В.А.Бобрин-ского.
Обзор печати.
В «Туркестанских ведомостях» напечатана обширная статья и Розвадовского п. э. «Галичина».
Дальше идёт подробное изложение истории Галицкой Руси под польским и австрийским владычеством и тяжелой борьбы нашего народа за свои права. Наконец пишет о личности В.Ф.Дудыкевича и графа В.А.Бобринского следующее: «Никто так не может объединить, одухотворить и оживить в минуты тоски и уныния русское общество в Галичине, как КФ.Дункевич. Война застигла его в дороге, когда он после защиты дела Бендасюка и товарищей ехал из колымы в дорогую для него Россию погостить и отдохнуть у близких ему людей. В настоящее время он работает рука об руку в присоединенной Галичине, с другим самоотверженным деятелем и защитником русских Галитчан, депутатом Государственной Думы графом В.А.Бобринским, который рассковывает кандалы и освобождает из австрийских тюрем невинно осужденных Галитчан».
Хроника
— Герои-внуки Л Н. Толстого.
В Москву прибыл внук Л.Н.Толстого А.И.Толстой, — который в качестве вольноопределяющего сражался на западно-прусском фронте и представлен к Георгию — за то, что доставил под шрапнельным огнем важное донесение. Другой внук Л.Н.Толстого — М.И.Толстой был ранен и взят в плен. В настоящее время он находится в Венгрии. До пленения он тоже был представлен к Георгию.
Николай Алексеевич Бобринский (1890-1964 гг.)
В апреле сего года исполнилось 123 года со дня рождения, Николая Алексеевича Бобринского профессора зоологии и зоогеографии, автора неоднократно переиздававшегося, труда «Животный мир и природа СССР» и других многочисленных печатных издании.
Николай Алексеевич принадлежит к богородицкой ветви генеалогического древа графов Бобринских и поэтому особенно нам интересен. Родился он в Москве 29 марта (10 апреля по — новому стилю) 1890 года, имя своё получил по настоянию матери. Варвары Николаевны Львовой (святитель Николай почитался покровителем Львовых). И мать, и отец, Алексей Алексеевич Бобринский, мало занимались своими детьми, которые были отданы на попечение гувернанток — англичанок (Бобринские в большинстве своём отличались английскими вкусами).
Николай рос необщительным мальчиком, редко шалил, но при этом любил подраться со сверстниками. В 899 году был определён в московскую гимназию Поливанова, на Пречистенке. Учение давалось плохо, он с трудом переходил из класса в класс, на аттестат зрелости вынужден был сдавать экзамены экстерном при Тульской гимназии. Однако уже с раннего возраста в нём стал проявляться интерес к зоологии. Он часто посещал Птичий рынок, долгое время проводил у зоолога А.Ф.Котса, разбирая его коллекцию, ставшую основой Дарвиновского музея. По окончании гимназии был отправлен матерью в путешествие по Европе в сопровождении Котса и юриста И.А.Сильвер-стана, которые должны были «направлять интересы молодого человека на серьёзные предметы». Затем юноша путешествовал по России, побывал на Дальнем востоке.
В 1908 году Николай Бобринский поступил в Московский университет на естественное отделение физико-математического факультета. К тому времени он стал красивым молодым человеком. В его внешности прослеживались характерные черты Бобринских и даже, улавливалось некоторое сходство с Екатериной Великой. Однако в противоположность всем Бобринским он был чёрен и похож на грузина. В университете Николай учился с увлечением, усердно работая в библиотеке или разбирая коллекции Зоологического музея. С головой погружаясь в учёбу, ходил плохо бритый и неряшливо одетый. Но случалось, что он на некоторое время совершенно бросал занятия и появлялся в обществе элегантно одетый в костюм с иголочки, посещая литературные чтения и выставки. Бывало, предавался он и кутежам, посещал цыган, хотя ограниченность в средствах мешала ему развернуться… Летом он постоянно путешествовал, охотился, собирал орнитологические коллекции.
В 1916 году было опубликовано первое произведение Николая Бобринского, изданное за его счет, «Результаты орнитологических экскурсий в Сурмалинский и Эчмиадзинсккй уезды Эриванской губернии летом 1911—1912 годов». Незадолго до начала Первой Мировой войны этот труд был защищен Бобринским в качестве диплома.
Война 1914 года застала Николая Алексеевича в Киеве, он возвращался из путешествия в Бухарское ханство. Он тут же отправился в Москву и поступил вольноопределяющимся в Изюмский гусарский полк. Служил не совесть. Во время наступления русских войск в Галиции получит в награду двух Георгиев и был произведён в прапорщики. 8 1915 году Николай Алексеевич был переведен в Дикую дивизию, которую формировал брат государя великий князь Михаил Александрович. Татарским полком, в который попал Бобринский, командовал известный впоследствии белый офицер Пето Половцев. В полку служило много кавказцев, и Николай Алексеевич со своей грузинской внешностью «пришелся там ко двору». Служба всецело захватила его, в нем проявилась наследственная военная жилка. Если бы не революция, он бы, наверное, посвятив свою жизнь военной карьере. Сражаясь в рядах Дикой дивизии, Бобринский удостоился высокой награды — золотого Георгиевского оружия. В августе 1916 года был тяжело ранен в живот и чудом остался жив. Перед Февральской революцией вернулся в строй в ранге подпоручика, некоторое время ещё служил в полку, но уже с большой неохотой («кому служить, когда царя нет»). Летом 1917 рода дослужится до ротмистра.
После Октябрьской революции Бобринский участия в военных действиях не принимал, не желая сражаться за Керенского, так как считал его мерзавцем. Вновь засел за учебники, штудировал науки, решив сдать государственные экзамены, которые не успел сдать перед началом войны.
Зимой 1917—1918 годов жизнь свёл Николая Бобринского с Марьей Алексеевной Челищевой, внучкой известного славянофила А.С.Хомякова. Он знал эту девушку с детства (они были близкими родственниками), был влюблён в неё уже перед войной, во время войны они мимолетно встречались на фронте, она была сестрой милосердия. Николай Алексеевич бесповоротно решил жениться… Венчание состоялось весной 1919 года близ Арбата, в церкви Николы на Песках. На свадьбе мальчиком с туфлей был известный впоследствии Сергей Михалков. После женитьбы Николай Алексеевич устроился в Московский университет в качестве преподавателя.
Николай Алексеевич, как и все представители его рода, был очень цельным человеком, человеком толстовского уклада. Он твердо стоял на земле, имел возвышенные идеалы. Старался всегда поступать по определенному и строго незыблемому трафарету, регламентирующему, что и когда надо, либо не надо делать в те» или иных обстоятельствах… Следуя указаниям «жизненного кодекса», жить и действовать ему, в большинстве случаев было легко. Если же возникали сомнения, способные омрачать его жизнь, Бобринский обращался за советом к своей горячо любимой тетке, «тете Миссию», или к жене.
Человек, следовавший подобному (чисто аристократическому) кодексу, принимался Николаем Алексеевичем в качестве своего, то есть «приличного» человека.
Николай Бобринский был скромным человеком, в частности, был невысокого мнения о своих умственных способностях (с этим нельзя согласиться!). Был очень добр и тактичен, пользовался безусловной любовью громадного большинства людей всех рангов.
Марья Алексеевна была не менее интересным и характерным человеком. Главной фигурой в духовном наследии её был дед, Алексей Степанович Хомяков — столп православия и проповедник русской идеи.
Марья Алексеевна имела красивую внешность, была добра, сострадательна и полна жизни. С ней никогда не было скучно, она могла заразить собеседника интересом ко всему и вся. В то же время она могла быть резка и бестактна, признавая за собой право «барыни», бесцеремонно поучать окружающих и не очень считаться с их мнениями.
Окружающие в большинстве случаев все же признавали за ней это право быть законодательницей жизненных устоев.
Муж и жена очень дополняли друг друга.
Таким старорежимным людям, некими были Николай Алексеевич и Марья Алексеевна очень трудно было жить в «хамской большевистской обстановке»,
Началась мобилизация в Красную армию, но для Николая Алексеевича служить в этой армии было совершенно неприемлемо. Один опытный врач обучил Бобринского симулировать ишиас и тот без особых затруднений получил белый билет.
Тем временем стали учащаться аресты, и Марья Алексеевна почуяла, что пора принимать меры предосторожности. Надо было уехать из Москвы, а как раз в это время было решено открыть университет в Ташкенте. Семья Бобринских отправилась в Среднюю Азию, Николай Алексеевич поехал туда ассистентом при известном профессоре Д.Н.Хашарове.
Казалось, что они попали в благословенное место, где не было ни голода, ни холода, ни террора и где царствовали во многом старые порядки. В Ташкенте у Бо6ринских родился первый сын, Алексей.
В Москву семья вернулась через два года, когда страсти поутихли, и воцарился нэп. Николай Алексеевич снова стал преподавателем университета и поселился с семьёй в многолюдной квартире, заняв две комнаты. Вместе с ними жила тетка Николая Алексеевича, Софья Алексеевна («тетя Мисси»). Она никогда не была замужем и заменила ему мать, которая эмигрировала после революции. Тетя Мисси была настоящей графиней Бобринской. По-русски говорила с английским акцентом, по утрам любила есть овсянку. Отличалась необычной силой и в молодости перетягивала канат у фабричных. Всю свою жизнь отдала она служению больным в качестве сестры милосердия. В то же время она была лишена сентиментов и могла дать затрещину племяннику, хотя тот уже был отцом семейства. В семье Николая Алексеевича она занималась воспитанием внучатых племянников, а они появлялись один за другим, вслед за Алексеем родился Гавриил, за ним Анна, Николай и, наконец, Павел.
Большая семья требовала больших денег, а их постоянно не хватало. Приходилось что-то относить в торгсин или сдавать в ломбард, а потом с великим трудом выкупать, Николай Алексеевич очень много работал, преподавал в университете и в пушно-меховом институте, водил экскурсии в Дарвиновском музее, занимался научной работой и писал книги, В то время он оставил орнитологию и стал помологом.
В 1927 году семья Бобринских переехала на другую квартиру, где заняла три маленьких комнаты. В их доме, по выражению Марьи Алексеевны, всегда была «нетолченая труба народа».
В новой квартире у Бобринских умерла тетя Мисси, а затем надвинулись и новые беды:
Умирали дети… Умер четырёхлетний Гаврюша. Затем грудной младенец Пашенька, попал под трамвай одиннадцатилетний Алеша, наконец, — восьмилетняя Анночка. В семье остался один ребенок, Коля. Болела и Марья Алексеевна.
Желая как-то преободрить себя и жену, Николай Алексеевич решил принять участие в небольшой экспедиции и летом 1933 года выехал с семьей в Казахстанские степи. К тому времени он был уже доцентом и автором ряда работ.
Со временем обстановка в стране стала вновь накаляться, начались аресты, расстрелы, людей отправляли в лагеря. К счастью, большевики не знали о том, что Николай Алексеевич — прямой потомок императрицы Екатерины II, в противном случае уцелеть ему было бы невозможно. В 1934 году Марья Алексеевна опять убедила мужа, который стал уже профессором, в том, что пора покидать Москву. И семья вновь отправилась в Ташкент.
В Среднеазиатском университете Николай Алексеевич стал заведовать кафедрой зоологии позвоночных. Он с увлечением предался работе. Преподавал, писал, ездил в экспедиции; весной — в пустыню, летом — в горы. За время Пребывания в Ташкенте были опубликованы следующие работы Николая Алексеевича.
Для Бобринских наступила эпоха благоденствия: был достаток, была интересная работа и не было никаких огорчений. Материальное положение насколько улучшилось, что Бобринские даже могли оказывать помощь другим. Из Москвы потянулись гости, все исключительно дворяне. Ташкентская квартира Николая Алексеевича получила широкую известность как «санаторий имени Бобринских».
В 1937 год у Бобринских начались неприятности, Николая Алексеевича стали обвинять в том, что он насаждает на кафедре такие порядки, «как в гвардейском полку». Было ясно, что его хотят выжить, а закончилось тем, что его семье велено было «освободить квартиру».
В столицу семья возвратилась, когда страшная кампания арестов была уже завершена. Николай Алексеевич вернулся в Московский университет. В это время вышли его капитальные труды:
«Учебник зоологии позвоночных», «Определитель млекопитающих СССР», «География животных».
Великая Отечественная война застала Николая Алексеевича Бобринского уже пожилым человеком. С первых же дней Он просил зачислить его в армию добровольцем, но его просьба так и не была удовлетворена из-за возраста. Когда осенью началась эвакуация из Москвы, Бобринские на семейном совете решили остаться в столице. Из своей квартиры они переселились в университетскую лабораторию. Николай Алексеевич устроился в штаб университетской противовоздушной обороны и бомбёжек со свойственным ему пылом занялся борьбой с зажигательными бомбами. Первая военная зима для его семейства, как и для других, была особенно тяжелой. Начался голод. Приходилось есть картофельные очистки, ворон, кошек…
Весной с продовольствием стало полегче: ввели продовольственные карточки, для ученых, выручал огород.
В 1943 году Бобринскому присвоили степень доктора биологических наук.
Начиная с 1944 года, Николай Алексеевич работал по совместительству и в Московском университете, и в Московском педагогическом институте, а в 1948 году он оставил совместительство и всецело посвятил себя работе в МОПИ.
Со второй половины 50-х годов у Николая Алексеевича начало развиваться психическое заболевание. Осенью 1964 года он стал заметно слабеть, а 27 декабря этого года Николай Алексеевич Бобринский тихо скончался в возрасте семидесяти четырех лет на руках своей жены. Его похоронили на Востряковском кладбище рядом с могилами его детей и любимой тетушки…
Постскриптум. Незаменимую помощь в подборе материала о Николае Алексеевиче Бобринском оказал его сын, добрый друг богородицкого музея граф Николай Николаевич Бобринский.
КУЛЬТУРНЫЙ ЛАНДШАФТ 